Автор: Масляев Александр , опубликовано: 04/2017, https://habr.com/ru/post/403225/

Весна — интересное время года, и праздновать её надо правильно. Глубокий тяжёлый многосерийный холивар о сущности информации — это, я считаю, весьма неплохой способ отпраздновать весну на Гиктаймс.

Заранее извиняюсь за то, что будет реально много букв. Тема чрезвычайно сложная, многоаспектная и на редкость запущенная. Рад был бы вместить всё в одну небольшую статью, но тогда неизбежно получится халтура с зияющими логическими дырами, замыленными вопросами и обрубленными сюжетными линиями. Поэтому предлагаю уважаемой публике немножко запастись терпением, устроиться поудобнее и получить удовольствие от спокойного вдумчивого погружения в вопросы, всю дорогу относившиеся к «этого никто не знает».

Введение

Сейчас, когда пишется этот текст, сложилась весьма забавная ситуация. Общество стремительно вошло в информационную эру, но мировоззренческая основа, использующаяся для понимания происходящего, осталась в лучшем случае унаследованной со времён начала индустриальной эпохи. Сейчас не существует никакого общепринятого способа вписать понятие «информация» в картину мира так, чтобы получившийся результат не противоречил тем явлениям, которые мы очевидно и повсеместно наблюдаем.

Мы весьма неплохо научились добывать информацию, хранить её, передавать, обрабатывать и использовать. Справедливости ради нужно отметить, что мы все прекрасно знаем, что такое информация. Но имеющееся знание является имплицитным. Имплицитное знание – это само собой разумеющееся понимание, неплохо годящееся для внутреннего потребления, но неудовлетворительное для продуктивного коллективного использования.

Задачи философии информации:

1. Найти и устранить препятствия, мешающие переводу «информации» из имплицитного знания в эксплицитное.
2. Сформировать метафизическую систему, в которую могли бы органично и непротиворечиво вписаться те информационные процессы, которые уже сейчас по факту стали частью нашей повседневности.

В дальнейшем своём изложении я буду исходить из того, что философия – это в первую очередь инструмент, формирующий понятийные аппараты и правила их использования. Это немножко отличается от того, что обычно подразумевается, когда произносится слово «философия». Считается, что философия должна давать ответы на вопросы о существовании вещей и разъяснять некие наиболее общие законы мироустройства. Но всё равно как-то так получается, что прежде, чем начать рассуждать о мироустройстве, бывает не лишним выработать язык, пригодный для того, чтобы эти рассуждения не были заведомо бессмысленны.

Именно задача формирования языка, а не поиск Истин, составит основу метода, которого я постараюсь придерживаться в дальнейшем повествовании. Для того чтобы выпукло продемонстрировать этот метод, приведу несколько примеров в том числе и из смежных областей философствования:

• Существует ли Бог?
  Вопрос методически (согласно применяемой основе метода) не правильный. Правильная формулировка: Каким образом следует рассуждать о Боге, чтобы рассуждения имели смысл?
• Существуют ли объективные законы, управляющие миром?
  Правильная формулировка: Каким образом нужно говорить о существовании законов мироздания, чтобы это говорение не было пустой тратой времени?
• Что первично – материя или сознание?
  Правильная формулировка: Как следует говорить о первичности, о материи и о сознании, чтобы сказанное не было бессмысленным времяпровождением?
• Что есть информация?
  Правильная формулировка: Как нужно рассуждать об информации, чтобы эти рассуждения имели смысл?

Будем исходить из того, что философия информации должна стать как раз тем самым адекватным нашим потребностям языковым инструментом, который позволит не заходить в логический тупик каждый раз, когда речь заходит о природе информации, о сознании, об управлении, о системообразовании, о сложности и прочих ныне изрядно обросших мифами вещах.

Для того чтобы наглядно продемонстрировать мощь инструментального подхода, уместно будет провести следующую историческую иллюстрацию. Когда-то давно вопрос о том, что вокруг чего движется, Земля вокруг Солнца или Солнце вокруг Земли, был очень животрепещущей дилеммой. Доходило даже до того, что обычной практикой были физические расправы над идейными противниками. Сейчас же, научившись рассуждать о движении и разобравшись с тем, что ключевым моментом этих рассуждений является выбор положения наблюдателя, мы имеем возможность в рассуждениях об устройстве нашей планетарной системы к своему удобству пользоваться гелиоцентрической системой, а в своих житейских делах – геоцентрической. Когда мы говорим, что Солнце восходит на востоке, а заходит на западе, мы неявно подразумеваем, что Солнце ходит, хотя с точки зрения гелиоцентрической системы это ложь. Разница между тем, что было и тем, что стало, лишь в том, что мы обрели понятийный аппарат, позволяющий более адекватно рассуждать о движении. Способность переводить рассуждения в конструктивное русло, и таким образом мирить противоборствующие позиции – не единственная полезная функция инструментального подхода. Не менее полезная функция – принудительное закрытие тех проблем, по которым обнаруживается, что для них не существует способов небессмысленного рассуждения.

Инструментальный подход к философствованию, конечно, имеет свои ограничения. В частности, постоянно открытым и дискуссионным обязан оставаться вопрос о том, каким образом можно отличить продуктивные рассуждения от контрпродуктивных. Можно, конечно, сделать упор на логическую непротиворечивость или же на практическую полезность. Но и то, и другое – весьма нечёткие критерии. Мне кажется, можно лишь надеяться на то, что дискуссия о полезности вещей обычно бывает гораздо проще и продуктивнее дискуссии о существовании того, существование чего никто не может ни подтвердить, ни опровергнуть. В конце концов, полезность – это как раз та самая штука, по которой лучше всего получается организовать голосование ногами.

Ни коей мере не хочу сказать, что инструментальный подход является моим изобретением. Он описан в огромном количестве философских текстов, и ещё в большем количестве продуктивно используется. Эту, в общем-то, очевидную вещь пришлось вынести во введение только потому, что если на ней заранее не акцентировать внимание, слишком многое из того, что дальше будет излагаться, покажется чем-то диким и местами самопротиворечивым. Специфика задачи такова, что для её решения никак не удастся удержаться в рамках азбучных истин и привычных логических конструкций. Ещё раз повторюсь: мы не будем искать вечных и неизменных во веки веков Истин-с-большой-буквы, а всего лишь попытаемся найти такой язык, рассуждения на котором об информации, системах и управлении не будут нас ежесекундно заводить в логический тупик.

Краткая история вопроса

Данный раздел не имеет целью систематически изложить историю развития мировой философской мысли. Задача лишь в том, чтобы хоть как-то вписать дальнейшие рассуждения в тот имеющийся контекст, без привязки к которому они не могут быть поняты и приняты.

Сюжет первый: материализм vs. идеализм

Материалисты считали и считают, что «по-настоящему» существует только физическая реальность (по выражению Демокрита, «атомы и пустота»). Соответственно, то, что мы имеем возможность наблюдать как идеи – это лишь каким-то загадочным «особым образом» происходящее движение, условно говоря, атомов в пустоте. В чём может заключаться эта особость «особого образа», обычно не уточняется, а при попытке всё же прояснить этот вопрос, в лучшем случае неуклюже цитируется школьный учебник физики.

Идеалисты считали и считают, что «по-настоящему» существуют только идеи, а то, что мы воспринимаем как окружающую грубую физическую реальность – это либо иллюзия, либо результат колдовства.

Доводы в пользу и в опровержение этих точек зрения многочисленны, разнообразны и все чрезвычайно слабы, даже не смотря на то, что в 20-м веке материалистами миллионы раз экспериментально было подтверждено, что если человека держать взаперти и не кормить, то он перестаёт думать об идеях и начинает думать о еде.

Есть мнение (в частности, высказанное Мерабом Мамардашвили во «Введении в философию»), что настоящие философы никогда всерьёз не рассматривали вопрос о том, что первично, сознание или материя. Если к этому так называемому «основному вопросу философии» подойти с позиции описанного мной во введении инструментального подхода к философствованию, то сразу выясняется интересная вещь. Для того чтобы либо обсуждение существования материи без подразумевания присутствия сознания хотя бы в виде имплицитного наблюдателя, либо рассуждение о функционировании сознания без материальной реализации имело хоть какой-то смысл, мы должны иметь возможность попасть либо в ситуацию соответственно отсутствия сознания, либо в ситуацию отсутствия материи. И то, и другое невозможно, и поэтому никакое рассуждение о первопричинности не может иметь смысла. Таким образом, применённый к первопричинности вопрос «Каким образом следует рассуждать о…?» получает ответ «Никаким».

Для наших целей, наверно, самым ценным полезным результатом дискуссии между материалистами и идеалистами можно признать саму постановку вопроса о существовании материальных и нематериальных сущностей. В частности, разделение мира на вещи протяжённые (res extensa) и вещи мыслимые (res cogitans), введённое Рене Декартом, оказалось весьма полезным и продуктивным. Пока человечество в своей практической деятельности было сконцентрировано на изучении и создании вещей протяжённых отдельно, и на оперировании вещами мыслимыми отдельно, разделённость мира не доставляла особых неудобств и была лишь теоретическим казусом, который потом как-нибудь при случае нужно было не забыть разрешить. С приходом эпохи информационных технологий мы научились создавать материальные (res extensa) вещи, целиком предназначенные для манипулирования нематериальными (res cogitans) сущностями, и поэтому качественная склейка разделённых миров стала задачей, без решения которой философия информации никак обойтись не сможет.

Сюжет второй: поиск оснований надёжного знания

Поиск оснований для надёжного знания красной нитью проходит через всю европейскую философию. С точки зрения практической пользы именно эта тема оказалась наиболее результативной, обеспечив основу естественнонаучного метода и, как следствие, породив всё то технологическое великолепие, плодами которого мы имеем возможность наслаждаться.

Центральная идея, заложенная в основу обоснования – идея объективной реальности, воспринимаемой воспринимающим субъектом. При этом каждый раз, когда говорится о существовании чего-то в объективной реальности, приходится для соблюдения методической корректности определять субъекта, который эту реальность воспринимает.

Тема «воспринимающий субъект» всесторонне исследована существующей философской традицией, и могла бы послужить хорошей отправной точкой для философии информации, если бы не два существенных момента:

• Воспринимающий субъект – существо пассивное. Он воспринимает объективную реальность, получает надёжное знание (информацию) о ней, но в рассуждениях о том, что собой представляет информация, концепция воспринимающего субъекта отправной точкой быть не может, потому что она уже включает в себя концепцию информации. По сути, «информация» оказывается понятием, через которое перескочили для того, чтобы побежать дальше. Поэтому придётся копнуть немножко глубже, и субъектологию строить не от воспринимающего субъекта, а от чего-то другого. В частности, дальше у нас появится целенаправленно действующий субъект, который не просто «отражает» объективную реальность, а живёт внутри неё, и информация нужна ему не просто так (чтобы «отразить»), а с какой-то целью. Вынеся за скобки тему «цели субъекта» и посчитав наличие целей чем-то само собой разумеющимся и не обсуждаемым, невозможно говорить о смысле информации. А бессмысленная информация – это никакая не информация.
  
  
• Воспринимающий субъект – существо бесконечно одинокое. Весь мир, окружающий воспринимающего субъекта, является для него объективной реальностью. Даже те объекты, с которыми воспринимающий субъект угадывает своё сущностное сродство, являются для него не субъектами, а объектами, надёжное знание о которых он стремится получить. С точки зрения философии информации такая стройная, но печальная картина мира оказывается совершенно неприемлемой, поскольку она не предполагает коммуникацию субъектов. Для коммуникации нужно как минимум два субъекта, а в картине мира, разделённого на две части – на воспринимающего субъекта и воспринимаемую им реальность, субъект по определению один. Мы просто вынуждены будем уйти от старой доброй уютной концепции мыслящего (следовательно, существующего) воспринимающего субъекта. Постараемся не заблудиться.

Лишившись привычного способа вывода оснований надёжного знания из концепции «воспринимающий субъект», мы будем вынуждены найти адекватную замену. В противном случае получившаяся метафизическая система будет лишена обоснования, и поэтому не будет пригодна к эксплуатации.

Сюжет третий: детерминизм vs. свобода воли

Так получилось, что с точки зрения философской основы естественнонаучного знания (эпистемологии), объективная реальность устроена таким образом, что места для свободной воли в ней нет. Максимум, что есть – это случайность (в частности, квантовая неопределённость), из которой свободная воля всё равно никак не может быть выведена. Но, с другой стороны, для философии морали (аксиологии) факт существования свободной воли является необходимым условием. Кроме всего прочего, существование свободы воли достаточно легко выводится напрямую из «я мыслю, я существую», что изрядно добавляет пикантности, поскольку основание естественнонаучного знания также выведено не откуда-нибудь, а из того же самого первичного факта, из «я мыслю, я существую».

Если вкратце, то из возникшей истинной антиномии мы попытаемся выпутаться, избавившись от пассивности воспринимающего субъекта. Действуя в мире, субъект неизбежно станет у нас его, мира, частью, и это позволит нам в тех аспектах, на которые субъект не оказывает влияния, иметь детерминизм, а в характере и результатах своей деятельности – свободу воли.

Проблема «детерминизм vs. свобода воли» – хороший повод поговорить о природе причинности, ведь детерминизм – это предопределённость, заданная жёсткостью причинно-следственных связей.

Рассуждая о целенаправленно действующем субъекте, невозможно (да и не нужно) обойти стороной разговор о том, как вообще так может получаться, что причинно-следственные связи имеют место в нашем мире.

Сюжет четвёртый: машина Тьюринга

Во второй половине 20-го века философы получили в своё распоряжение прелюбопытную игрушку – машину Тьюринга, которая может выполнить любое выполнимое вычисление. Поскольку деятельность мозга рассматривается как обработка информации, то есть вычисление, получилось, что либо Тьюринг-полный вычислитель можно научить мыслить совсем по-человечески, либо допустить, что в мышлении есть какой-то неизведанный секретный компонент, и тогда… дальше рассуждения неизбежно заводят в мистику. Или в мистику традиционную (Бог), или нетрадиционную (информационные поля), или псевдонаучную (попытка прицепиться к квантовой неопределённости).

Мистика – это попытка объяснить непонятное через заведомо непознаваемое. Чистое жульничество. Мы так делать не будем. Но и не реализуемость человеческого мышления Тьюринг-полным вычислителем тоже докажем. Для этого нам всего лишь понадобиться научиться чуть более адекватно рассуждать об информации, а также о её обработке.

Глава 1. Дуализм

Метафора «книга»

Рассмотрение книги, обычной бумажной книги, этого пока что весьма распространённого в нашем обиходе предмета, поможет нам почувствовать, каким образом материальное и идеальное сплетаются в единое целое.

С одной точки зрения книга – это материальный предмет. Имеет массу, объём, занимает некоторое место в пространстве (например, на полке). Имеет химические свойства. В частности, весьма неплохо горит.

С другой точки зрения книга – это нематериальный объект. Информация. Говоря о книге, можно говорить о сюжете и взаимоотношениях персонажей (если это художественная литература), о правдивости изложенных фактов (если в ней рассказывается о реальных событиях), о полноте раскрытия темы и о прочих вещах, уж точно не имеющих ни массы, ни химических свойств.

Возьмём для примера трагедию Уильяма Шекспира «Гамлет». Представьте, что вы взяли в руку эту книжку. Естественно, вы взяли в руку материальный предмет. Сюжет «Гамлета» в руку взять невозможно. Книжка не очень толстая, масса не очень большая. Страницы приятно пахнут. Можно провести химический анализ и узнать, что этот предмет состоит в основном из целлюлозы с примесями краски, клея и других веществ. В твёрдом агрегатном состоянии. В материальном плане мало чем отличается от стоявшего рядом на полке бульварного романа. Но совершенно очевидно, что в этом предмете есть нечто помимо атомов. Попытаемся найти. Возьмём микроскоп и посмотрим. Увидим переплетение слипшихся древесных волокон и их сцепление с кусочками краски. Возьмём микроскоп посильнее, и увидим много чего интересного. Но это всё интересное не будет иметь никакого отношения ни к «быть или не быть», ни к идее отмщения за предательство и убийство. Как бы мы ни исследовали материальную составляющую книги, информационную составляющую мы не найдём. Только атомы и пустота. Но, тем не менее, совершенно точно можно говорить о том, что в «Гамлете» есть и сюжет, и персонажи, и знаменитое «быть или не быть». И для обнаружения этого совсем не нужно брать микроскоп. Нужно просто открыть книгу и начать читать. Что интересно, с информационной точки зрения материальный пласт уходит на задний план так далеко, что нам оказывается всё равно, из бумаги сделана книга или, допустим, из пергамента. В конце концов, «Гамлета» можно читать и с экрана букридера, а там совсем уж точно нет никаких древесных волокон с налипшими на них кусочками краски.

Итак, имеем два способа рассмотрения книжки «Гамлет»: материалистический, при котором видно что угодно, кроме идеи, и идеалистический, при котором совершенно не важны переплетения волокон, а важны переплетения сюжета. И, тем не менее, предмет-то мы имеем один и тот же. Разница только в нашем собственном подходе к нему. То есть в том, что мы с ним собираемся делать – взвешивать или читать. Если собираемся взвешивать, то перед нами стопроцентно материальный предмет, а если читать, то перед нами стопроцентно нематериальная сущность.

Возникает резонный вопрос: можно ли как-то исхитриться и взглянуть на этот предмет так, чтобы одновременно увидеть сразу две его ипостаси? Можно и нужно, но я не могу сказать, что это сделать просто. Это очень сложно. Это требует и значительных усилий, и задействования целого арсенала инструментов и приёмов, о которых дальше попытаюсь рассказать. Нужно это хотя бы потому, что способы сведения объективного и субъективного в единое целое составляют метафизическую основу философии информации. Но перед тем, как заниматься склейкой ипостасей реальности, полезно будет осознать глубину проблемы.

---

Тотальность физической реальности

Понятие «материальное» можно определить разными способами. Например:

1. Всё объективно существующее. Именно такая трактовка прямо или косвенно используется классиками материализма. Например, Ленин писал о том, что объективное существование – это есть функция материи. Для философии информации такой подход не годится в первую очередь потому, что либо сразу материализует информационные сущности, либо лишает их права объективного существования. В первом случае мы попадаем в ловушку реификации (о её недопустимости поговорим ниже), а во втором случае мы встаём в тупик перед простейшими легко наблюдаемыми явлениями. Например, попробуйте пририсовать к «Гамлету» счастливый конец так, чтобы он не перестал быть «Гамлетом». Или, как вариант, поменять тысячный знак в числе «пи». И то, и другое – идеальные сущности, но что-то непреодолимо сильно держит их в объективной реальности.
   
   
2. Всё, что отличается от психического и духовного. Такое определение не годится, поскольку мы пока что не знаем, что такое психическое и духовное. То есть информационное. В данной точке повествования мы ещё не умеем рассуждать об информации, и поэтому не можем принимать решения о том, что является информационной сущностью, а что не является.
   
3. Всё, существующее в физическом пространстве. То есть то, что Декарт определил как «res extensa». Тела протяжённые. Если присмотреться внимательно к тому, что изучает физика, можно легко понять, что все без исключения описываемые ей сущности так или иначе привязаны к до боли знакомому нам трёхмерному физическому пространству. Говоря о массе, невозможно абстрагироваться от её местонахождения. Говоря о поле, невозможно уйти от разговора о распределении его характеристик в пространстве. Говоря об энергии, невозможно умолчать о том, что же конкретно этой энергией обладает – вещественный предмет (нечто, локализованное в пространстве хотя бы как волновая функция) или поле, тоже не мыслимое в отрыве от пространства. Есть некоторый соблазн привязаться не только к пространству, но и ко времени, но мы этого делать не будем хотя бы потому, что в физике есть такой прекрасный раздел, как статика, который замечательно обходится без понятия «время».

Итак, локализация в физическом пространстве как взаимно однозначный способ определения материальности объекта.

Физическое пространство – штука вездесущая. Всё, с чем мы имеем дело вокруг себя, находится в нём. Просто потому, что оно по определению вокруг нас. Пространство беспредельно во все стороны и не имеет разрывов, на которые мы могли бы наткнуться.

Куда бы вы ни пошли, куда бы вы ни посмотрели, к чему бы вы ни прикоснулись – всё это находится в беспредельном как вширь, так и вглубь, физическом пространстве. Даже если окажутся реальностью такие штуки, как телепортация или, допустим, путешествия между мирами, это ничего не изменит. Телепортированный кирпич всё равно для того, чтобы существовать после того, как прилетел «из ниоткуда», обязан занять место в пространстве. Какую бы мы сказку ни сочинили, как бы мы ни пришпорили коней своей фантазии, в любом случае, если с этой сказке есть что-то о вещественных предметах, в ней присутствует наше вездесущее физическое пространство.

Даже когда говорят об искривлении пространства или же о том, что «на самом деле» у него размерностей больше, чем три, это тоже ничего не меняет. Просто уточняются свойства той «сетки», в которой мы обязаны локализовывать существование объектов. Тот следующий из теории относительности забавный факт, что «шаг сетки» зависит от скорости движения наблюдателя, тоже всего лишь вносит поправку в методику использования «сетки», не отменяя её необходимости ни в одном конкретном случае.

Таким образом, нам остаётся только признать, что материальная реальность тотальна, и способов вырваться из неё не существует. Лазеек нет, и нет их не потому, что мы их пока что не нашли, а потому, что любой вновь обнаруживаемый эффект, сколь бы он ни был сначала фантастичен и невероятен, заведомо является частью этой самой реальности. Чудес не бывает не потому, что мы такие твердолобые зашоренные материалисты, а потому, что «чудо» – это понятие, которое противоречит самому себе.

Тотальность информационной реальности

Рассуждение о тотальности материальной реальности будет не полным, если не дополнить его столь же справедливым рассуждением о том, что живём-то мы не в материальной, а в информационной реальности, из которой точно так же ни на шаг, ни на полшага не можем выбраться.

Мир состоит из вещей, о которых мы знаем и вещей, о которых мы не знаем. Мы можем оперировать только теми вещами, о которых мы имеем хоть какое-то представление. То, о чём мы совсем ничего никак не знаем, находится целиком за границей нашего мира. Узнавая что-то, мы обретаем вещи внутри нашего мира. Расширяем границы нашего мира. Что бы мы ни посчитали познающим субъектом, из самого факта того, что он занимается познанием (отодвиганием границ знаемого), следует, что мир такого субъекта ограничен. О тех вещах, которые находятся внутри мира субъекта, субъект может мыслить (если он, конечно, мыслящий). О тех вещах, которые находятся за пределами мира субъекта, он мыслить никак не может. Он просто не имеет о них не малейшего представления. Что интересно, сама граница мыслимого также немыслима. Как справедливо заметил в «Логико-философском трактате» Людвиг Витгенштейн, для того, чтобы мыслить границу, нужно мыслить вещи по обе стороны границы, а вещи по другую сторону границы мыслимого по определению немыслимы. Вот и получается, что всё, о чём мы можем мыслить, уже стало информацией.

Допустим, кирпич. Он существует. Но существует он для нас только в том случае, если дела сложились таким образом, что ему удалось стать для нас информацией. Например, мы его увидели. Или споткнулись об него в темноте. Или о нём нам кто-то рассказал. В конце концов, нам ведомо понятие «кирпич», и поэтому внутри нашего мира присутствуют все кирпичи, включая также и те, с которыми мы никогда лично не ознакомимся при жизни.

О том, что находится за пределами нашего мира, можно сказать только следующее:

1. Оно безусловно существует. При любом рассуждении о существовании ключевым вопросом является вопрос «где?», и в данном случае на этот вопрос есть удивительно простой и исчерпывающий ответ: за пределами мыслимого.
   
   
2. Оно неисчерпаемо. То есть пока существует познающий субъект, факт его функционирования однозначно свидетельствует в пользу того, что находящееся за пределами его мыслимого он ещё не исчерпал.
   
   
3. Оно не имеет никаких свойств кроме факта существования и факта неисчерпаемости. Любое свойство можно приписать только тому, что мыслимо (приписывание свойств – один из видов мышления). Попытка приписать немыслимому хоть какое-то свойство сразу вносит в рассуждение внутреннюю противоречивость. Собственно, даже свойства существования и неисчерпаемости выведены не из знания о по определению незнаемом, а из свойств субъекта.

Я называю это концепцией информационного скафандра. Всё, что мы имеем, уже стало для нас информацией, полученной с внутренних стенок нашего информационного скафандра. Всё наше мышление (и только мышление, и больше ничего), строящее предположения о внешнем мире – внутри скафандра, и единственный способ, которым мы можем воздействовать на безусловно существующую внешнюю неисчерпаемую реальность – это прикладывать усилия (естественно, информационные) к внутренним стенкам нашего скафандра.

Немножко пугающая картинка получилась. От такого даже может приключиться приступ клаустрофобии. На самом деле, ничего пугающего в этой концепции нет, если вовремя вспомнить, что внутри нашего информационного скафандра находится всё, что мы знаем, ценим, любим, к чему стремимся, и даже всё, что мы ненавидим. Весь мир, каким мы его знаем.

Таким образом, информационная реальность тоже тотальна, и нам не ведомо ничто из того, что не является информацией. Хотя бы потому, что любое знание является информацией, которой мы владеем. Естественно, внутри информационного скафандра.

Здесь сразу надо заметить, что рассуждения об ограниченности ведомого только на первый взгляд могут показаться бессмысленным набором банальностей. Они действительно бессмысленны только в том случае, если мыслящее и существующее существо рассматривается строго в единственном экземпляре. Если же существ становится хотя бы два, областей ведомого становится больше одной, и оказывается, что:

• В области пересечения миров существа понимают друг друга, и в этой (и только в этой) области возможна коммуникация между ними.
  
  
• Можно предположить, что теоретически возможна ситуация, когда миры двух различных существ полностью совпадают, но всерьёз рассчитывать на обнаружение такого феномена можно, наверно, только для искусственно создаваемых существ.
  
  
• С точки зрения любого существа мир любого другого существа представляется как подмножество собственного мира. Существо не способно нащупать границу собственного мира, но ограниченность мира другого существа для него легко познаваема. Например, для людей и собак такие понятия, как «пища», «боль», «радость», «интересно», «игра» и огромное множество других, являются общими, но для нас очевидно, что ситуация «не могу вспомнить пароль от электронной почты» находится целиком вне мира собаки. Иллюзия безграничности собственного мира в сочетании с очевидностью ограниченности других существ служит прекрасной питательной средой для всех без исключения теорий превосходства.
  
  
• Никакое существо ничего не может знать о той части мира другого существа, которая лежит вне собственного мира. Можно лишь предполагать, что эта часть существует. Или не существует. Ничего не известно. Ничего нельзя утверждать о том, что находится за границами мыслимого.
  
  
• Любая деятельность существа, обосновываемая соображениями, лежащими вне рамок мира другого существа, этому другому существу представляется как несознательная деятельность. Например, наблюдая причудливые взаимоотношения собак на собачьей площадке, мы склонны считать происходящее проявлением инстинктов. Но если хорошенько постараться, то и нашу собственную деятельность (в том числе самую сознательную) можно приписать проявлению инстинктов. Понятие «инстинкт» – это один из тех ментальных «костылей», при помощи которых мы пытаемся придать наукообразный вид рассуждениям о том, что мы не понимаем.
  
  
• Существа, не имеющие пересечения миров, выглядят друг для друга как неодушевлённые явления природы. Из этого, конечно, никоим образом не следует, что всё, что мы считаем неодушевлённым, является одушевлённым. «Если-то» в обратную сторону не работает.

Показанную здесь картинку взаимодействия миров мы, люди, пронаблюдать не можем, так как существенная её часть лежит вне нашего человеческого мира. Собаки её пронаблюдать тоже не могут по той же причине. Наверно, какую-то похожую картинку может пронаблюдать кошка, но с учётом, конечно, того, что она целиком не наблюдает ни мир человека, ни мир собаки. Если вам показалось, что я зря изобразил мир собаки кружочком того же размера, что и мир человека, то это значит лишь то, что вы пока не до конца приняли понимание того, что невозможно ничего утверждать о вещах, лежащих вне пределов мыслимого.

Рассуждения о существах и мирах, в которых они живут, полезны нам не только сами по себе (из них следуют весьма ценные выводы), но и как способ попрактиковаться в применении концепции информационного скафандра. Той самой концепции, из которой следует, что информационная реальность тотальна, и из неё мы никуда выбраться не можем.

Тотальность неразделимости реальностей

Таким образом, мы получили целых две тотальных реальности – физическую и информационную. Может показаться, что две – это слишком много. Хочется свести к одной. Например, примкнуть к материалистам и попытаться доказать, что всё сводится к материи. Или к идеалистам, чтобы всё свести к сознанию.

Взгляните на картинку:

Как и любую схематизацию, изображённое на картинке не следует воспринимать слишком буквально. Это всего лишь визуализация для облегчения понимания. Допустим, изображённый на картинке объект,– это книга «Гамлет» во всей полноте и неразрывном единстве этого явления. Но представьте себе, видеть эту штуку так, как сейчас её видим, мы разучились, и можем изучать только проекции. Если изучаем материальный аспект (то есть проекцию на горизонтальную ось), то видим атомы. А когда переползаем на вертикальную ось, видим другую проекцию – хитросплетения сюжета, но при этом материальный аспект выпадает из рассмотрения. Он становится нам перпендикулярен. При этом, конечно, у нас может возникнуть иллюзия, что мир разделён на мир вещей, обретаемых нами на горизонтальной оси, и мир идей, обретаемых на оси вертикальной. Но это, конечно же, только иллюзия. Мир един. Различия возникают только из-за того, что мы не способны ухватить объект во всей его полноте.

В принципе, можно было бы обойтись и без картинки. Тотальная неразделимость реальностей автоматически следует уже из того, что обе рассматриваемые реальности:

а) тотальны
б) различны

По факту существует ряд объектов, информационная составляющая которых нам не интересна, и поэтому мы, рассуждая о них, принимаем во внимание только материальный аспект. Например, когда мне хочется пить, я интересуюсь материальным аспектом той воды, которую собираюсь употребить внутрь. А когда по двум катетам мне нужно посчитать длину гипотенузы, даже не пытаюсь найти именно тот самый учебник геометрии, по которому в своё время изучал теорему Пифагора. Совсем не обязательно применительно к каждому предмету, всегда и везде пытаться увидеть его во всей многогранности. Это слишком затратно. Нужно быть готовыми к тому, что в подавляющем большинстве ситуаций однобокий взгляд – это именно то, что нужно. Однако, практикуя этот однобокий взгляд, всегда нужно чётко понимать, на какой именно «оси» (вертикальной информационной или горизонтальной материальной) мы находимся.

Картинка, конечно, получилась наглядная и красивая, но всё же не может не разбирать любопытство, не является ли какая-нибудь из осей потомком другой оси? Ну не может ведь быть так, что когда-то давно, в начале времён, возникло сразу две шкалы. Сначала, по логике, должно было возникнуть что-то одно, а потом из него должно было выкристаллизоваться второе. Вот мы и попали опять в ловушку дискурса о первопричинах. Выше говорилось о том, что не существует способа продуктивного рассуждения о первичности материи и сознания, и поэтому давайте позволим инструментальному подходу разрешить нам не заниматься этим вопросом.

Итак, нам не остаётся ничего иного, кроме как честно себе признаться в том, что имеет смысл говорить о двух реальностях – материальной и нематериальной. Каким образом они сцепляются воедино – отдельный вопрос, и мы будем учиться его решать. Сейчас же нам вполне достаточно лишь понимать то, что нематериальный аспект без материального не существует, а материальный без идеального целиком лежит в области немыслимого «нечто».

Реификация

Реификация – логическая ошибка, случающаяся тогда, когда мы забываем, что рассматриваемая нами проекция является проекцией на информационную «ось», и приписываем элементам информационной проекции свойства, встречающиеся только у элементов материальной проекции. Причина в том, что у нас всех опыт взаимодействия с материальными объектами несоизмеримо богаче, чем опыт взаимодействия с мыслями, идеями, концепциями. Глаза наши смотрят в материальный мир. Звуки, которые мы слышим, издают материальные предметы. Вещи, которых мы касаемся, материальны. Поэтому, осмысливая нематериальный предмет, мы так часто пытаемся визуализировать её перед внутренним взором, «пощупать» аргументацию на предмет устойчивости, разобраться, чем сказанное нам «пахнет».

Реификация – настолько распространённая логическая ошибка, что о ней даже не принято рассуждать. В русском языке даже нет такого слова, и в разных текстах эта беда обозначается разными словами. Например, в имеющемся у меня переводе «Критики чистого разума» Иммануила Канта эта штука обозначается словом «гипостазирование». Соответствующая статья в русскоязычной Википедии на момент написания этого текста отсутствует.

То, что происходит при реификации, можно изобразить такой картинкой:

Вместо того чтобы научиться работать с абстрактными понятиями, мы заворачиваем информационный аспект в материальную реальность и получаем конкретную, наглядную и легко усваиваемую ерунду. Ничего хорошего не может получиться тогда, когда существование объекта приписывается той тотальности, в которой объекта не существует.

Основной приём, который можно использовать для того, чтобы исключить реификацию – приучить себя при рассуждениях о существовании объектов сразу обращать внимание на то, где конкретно объект существует. То есть где он имеет место. Если удаётся чётко привязать объект к физическому пространству, то можно смело утверждать, что речь идёт о материальном объекте (то есть о проекции объекта на материальную реальность). Если же, отвечая на вопрос «где?» приходится выкручиваться и давать странные ответы, то речь, скорее всего, идёт об информационном аспекте.

Немножко попрактикуемся:

1. Где находится мой стул? Прямо подо мной. Налицо чёткая привязка в пространстве. Поэтому рассмотрение данного конкретного стула как материального объекта – никакая не реификация.
   
   
2. Где находится число 2? Странный вопрос. В принципе, где угодно. Смотря как приложить линейку. Можно, конечно, сойти с ума и предположить, что где-то за высокими заборами находится хранилище математических истин, и там есть эталон числа 2, но это даже не смешно. Отчаявшись, можно даже предположить, что «на самом деле» числа 2 не существует, но и это получится очень странно. Правильное решение уравнения «х+х=4» мы найти можем, но то, что мы нашли, согласно нашему предположению, «на самом деле» не существует. Конечно же, число 2 существует, и даже можно сказать, где. Аккуратно между числами 1 и 3 в ряду натуральных чисел. Для стула, на котором я сижу, вместилищем является физическое пространство, а для числа 2 вместилищем является натуральный ряд. Любая другая попытка разместить куда-нибудь число 2 (например, в какой-нибудь «мир идей») хоть и даст милую сердцу наглядность, но никакого смысла иметь не будет. Натурального ряда (ну и что, что он тоже есть абстракция?) достаточно для ответа на вопрос «где существует?» применительно к числу 2.
   
   
3. Где находится мой дом? Могу дать два правильных ответа:
   
   
   • Есть адрес. Точные географические координаты. Если говорить о доме в таком ключе, то мы имеем материальный объект, который иногда приходится ремонтировать вполне материальными инструментами – молотком, отвёрткой, шпателем и другим хозяйственным инвентарём.
     
     
   • Мой дом там, где меня любят и ждут. Что интересно, таким местом не обязательно должно быть нечто, имеющее географические координаты. Если меня любят и ждут в сетевом форуме, то там тоже мой дом. Ответ получился отвязанным от физического пространства, и поэтому можно констатировать, что в данном случае речь идёт о проекции объекта на информационную ось.
   
   
4. Где находится Википедия? Где-то, конечно, есть датацентры с серверами, на которых эта штука реализована. Но подавляющему большинству из нас вряд ли когда-либо доведётся именно там находить Википедию. Гораздо проще и быстрее можно её найти по адресу «ru.wikipedia.org». Мне кажется, эта строчка символов очень мало похожа на пространственные координаты.
   
   
5. Где находится «Гамлет»? Да вон же, на полке стоит. Да, конечно, но в этом лишь половина правды. Есть ведь и другие экземпляры. К тому же, если прямо сейчас какая-то из радиостанций транслирует радиопостановку «Гамлета» (что не исключено), то «Гамлета» можно вытащить антенной из любой точки пространства, в которой можно поймать сигнал. «Любая точка пространства» – это никакая не пространственная локализация.
   
   
6. Материальные предметы находятся в физическом пространстве. ОК. Но где находится само физическое пространство? В себе самом оно находиться не может. Может быть, в пространстве более высокого порядка? Может быть, но это утверждение всё равно не даёт нам решения проблемы, так как сразу же возникает вопрос «а где находится это самое гипотетическое пространство более высокого порядка?». Единственный честный вариант – это признать физическое пространство абстракцией. Если вам сейчас показалось, что здесь я вывел доказательство первичности идеального по отношению к материальному, то зря. Напоминаю, что вопрос о первичности напрочь лишён смысла, так как нет и не может быть ситуации, в которой он может продуктивно обсуждаться.
   
   
7. Существует ли Гарри Поттер? И если да, то где? Существует. В сюжете сказки про Гарри Поттера. Одна из центральных фигур. Можно сказать, он там главный герой, хотя тут мнения могут расходиться. А телесно, конечно же, нигде.
   
   
8. Существует ли Бог? И если да, то где? Наивный детский ответ «на облачке», очевидно, ложен, и почти любой верующий это подтвердит. Как-то так выходит, что любой мало-мальски достойный ответ на этот вопрос («в душах верующих», «везде, где творится добро» и т.п.) очень мало похож на пространственную локализацию. Мистики древности, судя по всему, понимали, что стремление реифицировать Бога будет чрезвычайно велико, и поэтому в создаваемые ими религии вводили прямым текстом запрет на любую попытку изобразить Бога в телесном виде. Иудаизму и исламу удалось удержать этот запрет, но христианству, в силу некоторых присущих ему особенностей, не удалось избежать соскальзывания в безудержную реификацию Бога. Впрочем, и иудаизму, и исламу не удалось совсем избежать реификации Бога. В обеих этих религиях Бог скрыто реифицирован в тексты их священных писаний. У иудеев это наиболее ярко выражается в этом их смешном «Б-г», а у мусульман – к невероятно трепетному отношению к экземплярам Корана и направлению в сторону Мекки.

На теме «реификация» пришлось так подробно остановиться потому, что тема «информация» является одной из тех тем, которые наиболее сильно изгажены реификацией. Мы настолько привыкли «передавать» информацию из уст в уста, «заливать» её на диск, «хранить» её у себя в голове, «обрабатывать» её в компьютере, что она представляется нам как некая «тонкая субстанция», которая где-то сгущается, где-то сохраняется, где-то путешествует из одной точки пространства в другую. Это настолько сильная и очевидная метафора, что нам даже трудно себе представить, как можно обходиться без этой грубейшей реификации. Ещё раз вернёмся к нашему примеру с книгой. Если информация – это какая-то тонкая субстанция, сгущающаяся внутри книги, то в печатном станке, на котором её изготовили, должны быть какие-то приспособления, накачивающие в изделие эту «тонкую субстанцию». Но нам точно известно, как изготавливаются книги. Более того, нам точно известно, как изготавливаются станки, изготавливающие книги. Ничем, кроме размещения молекул краски на волокнах бумаги, печатный станок не занимается. Никакой «тонкой субстанции» попросту не существует. Если мы хотим научиться говорить об информации небесполезным образом, то мы просто обязаны научиться говорить о ней, не допуская реификации.

Итоги главы

Первая задача, которую приходится решать философии информации – это устранение самых коварных логических ловушек, мешающих начать любой продуктивный диалог о существовании нематериальных сущностей, а именно:

• бессмысленного дискурса о первопричинности материи или сознания;
• недоопределённости понятия «материя»;
• привычки к реификации, сразу выхолащивающей любые рассуждения о нематериальном.

Введённый в начале главы модельный объект «книга» не только позволяет играть с раздельным обращением к материальному и нематериальному аспектам реальности, но и даёт некоторые намёки на то, как эти аспекты могут совмещаться в единое целое.

Основные понятия и концепции:

1. Материальный мир как мир вещей, существующих в физическом пространстве.
2. Нематериальный мир как мир вещей, локализация которых в физическом пространстве является логической ошибкой.
3. Реификация как логическая ошибка, заключающаяся в приписывании материального существования нематериальным вещам.
4. Приём «где существует?», позволяющий быстро разобраться с тем, какая из граней реальности является предметом обсуждения. Если разговор идёт о вещи, имеющей место в физическом пространстве, то эта вещь материальна. Если вещь не имеет места в пространстве, то она нематериальна. В частности, информационный скафандр, о котором говорилось в этой главе, является ментальной конструкцией, и поэтому попытка провести границу между мыслимым и немыслимым где-то в пространстве, уже сама по себе является логической ошибкой.
5. Информационный скафандр субъекта – совокупность всего мыслимого субъектом.

Глава 2. Существование информации

Сигналы и контексты

Нам нужно научиться избавляться от иллюзии того, что информация содержится в книгах, на жёстких дисках, в кабелях, радиоволнах и прочих объектах, из которых мы привыкли её «извлекать». Если мы окончательно приняли, что реификация понятия «информация» недопустима, то мы просто вынуждены признать, что, например, читая книгу, мы обретаем информацию, но в том предмете, который мы для этого обязаны использовать, её нет. Предмет обязательно должен присутствовать (читать книгу, не имея её, невозможно), но содержать в себе информацию физический объект не может.

Давайте внимательно проанализируем, что происходит, когда мы читаем книгу. Безусловно имеет место некоторый физический процесс, и некоторые этапы чтения книги удобнее всего описывать именно в физических терминах. В частности, если читаем глазами бумажную книгу, то она должна существовать как материальный предмет, и должен быть обеспечен некоторый приемлемый уровень освещённости. Оптическая система «глаза» тоже должна быть, и она должна быть исправна. Использование других способов чтения (Брайль, озвучивающие программы) ситуацию меняют не особо, и в этих случаях тоже имеет смысл говорить о некоторой материальной составляющей, которая также обязана быть.

О том, что у нас, читателей, происходит в мозгу после того, как контент каким-то способом доставлен, тоже можно пытаться говорить в физических терминах, но это малоперспективно. Что-то, конечно, происходит. Материальная составляющая, вне всякого сомнения, имеет место, но способов перевести в материальные термины такую, например, простую и очевидную ситуацию, как «удивился неожиданному повороту сюжета», мы сейчас не имеем. Нельзя исключить того, что такого способа мы не будем иметь никогда. Хотя бы потому, что в разных головах механизм удивления неожиданному повороту сюжета может быть реализован по-разному.

Специфика информационных процессов, в отличие от материальных, заключается в том, что один и тот же информационный процесс может быть реализован «в материи» принципиально разными способами, но при этом оставаться самим собой. Например, сумму двух чисел можно найти при помощи электронного калькулятора, деревянный счёт, счётных палочек, листочка бумаги и ручки, или вообще в уме. Смысл и результат действия останутся одними и теми же. Книгу можно получить в бумажном виде по почте или в электронном виде по электронной почте. Способ реализации, конечно, влияет на многие нюансы, но суть и смысл происходящего остаются без изменений. Любая попытка «заземлить» информационный процесс в материальную составляющую («удивление – это не что иное, как внутренняя секреция дофамина», «восторг – не что иное, как внутренняя секреция эндорфинов») сродни тому, как если бы мы сказали, что сложение двух чисел – это не что иное, как перемещение деревянных костяшек по железным направляющим. Материальная реальность тотальна, поэтому любой информационный процесс обязан иметь материальный аспект, но к нему одному происходящее не может и не должно сводиться, иначе сложение чисел обязано будет стать монопольной прерогативой деревянных счёт. Переходя к рассмотрению информационного аспекта происходящего нужно уметь абстрагироваться от материального аспекта, при этом, естественно, понимая, что он безусловно есть, но каков он конкретно, нам не очень существенно.

Продолжим рассмотрение процесса чтения книги, абстрагировавшись от деталей материальной реализации происходящего. Для того чтобы читатель успешно прочитал текст, доставленный на его рецепторы, должен выполниться ряд условий. Во-первых, он должен знать язык, на котором она написана. Во-вторых, он должен уметь читать. В-третьих, он должен понимать, почему именно это занятие для него сейчас предпочтительнее всех остальных. Нетрудно заметить, что во всех перечисленных условиях речь идёт о наличии у читателя информации, ведь и «знание», и «умение», и «понимание» – это всё синонимы понятия «информация». Таким образом, для чтения книги мы имеем два комплекса условий успешного протекания процесса: наличие каким-либо способом доставляемого текста и предварительная подготовленность читателя. Условие доставки текста обозначим как требование наличия сигнала. Условие подготовленности читателя обозначим как требование наличия контекста.

Что важно, эти же два комплекса условий наблюдаются в любом процессе, который мы можем идентифицировать как обретение информации. Даже если рассмотреть такую простую штуку, как радиоуправляемый автомобильчик, получение им команд возможно только тогда, когда, во-первых, всё в порядке с доставкой радиосигнала (антенна не сломана и автомобильчик не укатился слишком далеко от пульта) и, во-вторых, блок управления автомобильчика «понимает» команды, посылаемые пультом. Получается, что даже несмотря на то, что всё, казалось бы, происходит в надёжно детерминированной «железке», всё равно важнейшим компонентом, обеспечившим успешное получение приёмником данных от передатчика, оказались знания, которые проектировщик приёмника получил от проектировщика передатчика. Именно эти знания обеспечили то, что приёмник стал материальным объектом, в котором атомы расположились не как попало, а вполне конкретным особым образом. Пришедшая на антенну радиоволна – отнюдь не вся информация, зашедшая в приёмник. Был ещё, возможно, электронное письмо, полученное разработчиком блока управления автомобильчика от коллеги, разрабатывавшего пульт.

Обе составляющие – и сигнал, и контекст – мы можем рассматривать и в материальном аспекте, и в информационном. Но если от информационного аспекта сигнала иногда можно абстрагироваться (особенно, когда ширина канала заведомо избыточна), то от информационного аспекта контекста, по своей сути являющего способностью интерпретировать сигнал, абстрагироваться невозможно. Контекст – это информация о том, как можно интерпретировать сигнал, и поэтому мы обязаны рассматривать как нематериальную сущность.

Может показаться, что в переносе загадочной нематериальности в этот какой-то загадочный «контекст» есть некоторый элемент жульничества. Но нетрудно заметить, что воспринимаемая информация и информация, составляющая контекст – это разные информации. Сюжет книги и знание языка, на котором она написана – это разные знания. Если получившаяся рекурсивность конструкции (для существования контекста второго порядка нужен контекст третьего порядка, и так далее вглубь, в бесконечность) вызывает некоторое беспокойство, то сразу, забегая немножко вперёд, замечу, что это не есть дефект сигнал-контекстной конструкции, а, наверно, самое ценное её свойство. Мы к этой теме вернёмся в пятой главе чтобы через рекурсивность сигнал-контекстной конструкции доказать чрезвычайно полезную теорему.

Для решения наших метафизических задач существенная выгода рассмотрения информации как того, что случается на сочетании сигнала с контекстом, заключается в том, что такая конструкция как раз получается тем самым мостиком между мирами, которого нам так не хватало. Если в какой-то конкретной ситуации нам удалось абстрагироваться от информационных аспектов сигнала (что чаще всего не составляет особого труда), мы получаем возможность рассуждать об участии материальных объектов в информационном процессе. Если при этом нам удалось ещё и контекст рассмотреть во всей полноте его двойственной природы (в наш век информационных технологий это обычное дело), то в результате мы имеем для конкретной ситуации полноценный мостик между материальным и информационным мирами. Надо сразу отметить, что наличие мостика по-прежнему не даёт нам права реифицировать информацию. Сигнал, если он рассматривается как материальный объект, может быть реифицирован (файл записан на флешке, флешка в кармане), но контекст, то есть способность интерпретации сигнала, реифицирован быть не может.

Когда рассматривается классическая с точки зрения теории информации ситуация передачи данных, мы имеем в наличии передатчик, «помещающий» информацию в сигнал и приёмник, «извлекающий» из него информацию. Возникает стойкая иллюзия того, что информация – это нечто, существующее внутри сигнала. Но нужно понимать, что интерпретация специально подготовленного сигнала – далеко не единственный сценарий обретения информации. Обращая внимание на происходящее вокруг, мы получаем очень много той информации, которую нам никто не посылал. Кресло не посылает нам информацию о том, что оно мягкое, стол не посылает информацию о том, что он твёрдый, чёрная краска на странице книги не посылает нам информацию об отсутствии фотонов, выключенное радио не посылает информацию о том, что оно молчит. Мы умеем разбираться в окружающих нас материальных явлениях, и информацией они для нас становятся потому, что у нас заранее есть контекст, позволяющий интерпретировать происходящее. Проснувшись ночью, открыв глаза и ничего не увидев, мы информацию о том, что ещё не рассвело, извлекаем не из присутствующего физического явления, а из его отсутствия. Отсутствие ожидаемого сигнала – тоже сигнал, и его тоже можно интерпретировать. А вот отсутствие контекста не может быть каким-то таким особым «нулевым» контекстом. Если нет контекста, то информации негде возникнуть, сколько бы ни пришло сигнала.

Мы все прекрасно знаем, что такое информация (у существ, обитающих в информационном скафандре, по-другому быть не может), но привыкли считать информацией только ту её часть, которая здесь обозначена как «сигнал». Контекст – штука для нас как-бы сама собой разумеющаяся, и поэтому мы её привычно выносим за скобки. А вынеся за скобки контекст, мы вынуждены всю «информацию» поместить исключительно в сигнал и, таким образом, её немилосердно реифицировать.

Нет ничего сложного в том, чтобы избавиться от реификации «информации». Нужно просто научиться вовремя вспоминать о том, что кроме сигнала всегда есть ещё и контекст. Сигнал – всего лишь сырьё, обретающее смысл (ценность, полезность, значимость и, да, информативность) только при попадании в подходящий контекст. А контекст – это штука, о которой в обязательном порядке следует говорить в нематериальных терминах (иначе это говорение точно не будет иметь смысла).

Давайте вкратце вспомним тему «свойства информации» и оценим, как эти свойства укладываются в двухкомпонентную конструкцию «сигнал-контекст».

1. Новизна. Если принятие сигнала совсем ничего не добавляет к информационному аспекту уже имеющегося контекста, то события интерпретации сигнала не возникает.
   
   
2. Достоверность. Интерпретация сигнала контекстом не должна давать ложную информацию («правда» и «ложь» – понятия, применимые к информации, но неприменимые к материальным объектам).
   
   
3. Объективность. То же самое, что и достоверность, но с акцентом на то, что сигнал может являться результатом работы другого контекста. Если контекст, пытающегося получить информацию, и контекст-посредник не имеют взаимопонимания (в первую очередь по преследуемым целям), то достоверности информации не будет.
   
   
4. Полнота. Сигнал есть, объективный, достоверный, но контексту для обретения полноценной информации его не достаточно.
   
   
5. Ценность (полезность, значимость). Сигнал есть, а подходящего контекста нет. Все слова понятны, но смысл не улавливается.
   
   
6. Доступность. Характеристика сигнала. Если сигнал добыть невозможно, то даже наличие самого прекрасного подходящего контекста не поможет информации возникнуть. Например, любой легко бы придумал, что можно сделать с точными данными о том, как закончится завтрашний футбольный матч. Но, к сожалению для многих, этот сигнал появится только после окончания матча, то есть тогда, когда его полезность и значимость будут уже далеко не те.

На мой взгляд, перечисленные выше свойства больше напоминают не свойства, а список возможных неисправностей. Свойства – это всё-таки должно быть чем-то таким, что описывает то, что нам можно ждать от рассматриваемого предмета, а на что можно не рассчитывать. Давайте попробуем вывести из конструкции «сигнал + контекст» хотя бы несколько очевидных следствий, которые, собственно, и будут свойствами не конкретно взятой информации, а информации вообще:

1. Субъективность информации. Сигнал может быть объективен, но контекст всегда субъективен. Следовательно, информация по природе своей может быть только субъективна. Про объективность информации можно говорить только в том случае, если удалось обеспечить единство контекста у разных субъектов.
   
   
2. Информационная неисчерпаемость сигнала. Один и тот же сигнал, попадая в разные контексты, даёт разную информацию. Именно поэтому можно, время от времени перечитывая любимую книгу, каждый раз обретать что-то новое.
   
   
3. Закона сохранения информации не существует. Совсем не существует. Нам нравится, когда предметы, которыми мы оперируем, строго подчиняются законам сохранения и не склонны появляются из ниоткуда, и уж тем более не имеют обыкновения исчезать в никуда. Информация, к сожалению, к таким предметам не относится. Мы можем рассчитывать на то, что законам сохранения может подчиняться только сигнал, но внутри сигнала информации нет и быть не может. Нужно просто свыкнуться с мыслью о том, что в нормальном режиме информация именно приходит из ниоткуда и уходит в никуда. Единственное, что мы можем сделать для того, чтобы её хоть как-то удержать – это позаботиться о сохранности сигнала (что, в принципе, не проблема), контекста (что намного сложнее, поскольку он штука изменчивая) и воспроизводимости ситуации попадания сигнала в контекст.
   
   
4. Информация всегда является полной и безраздельной собственностью того субъекта, в контексте которого она случилась. Книга (физический предмет) может быть чьей-то собственностью, но мысль, рождаемая её прочтением, всегда является безраздельной собственностью читателя. Впрочем, если узаконить частную собственность на души других людей, то можно будет узаконить и частную собственность на информацию. Сказанное, впрочем, не отменяет права автора считаться автором. Особенно, если это правда.
   
   
5. Сигналу не могут быть приписаны характеристики, применимые только к информации. Например, характеристика «истинность» может быть применена только к информации, то есть к сочетанию сигнала с контекстом. Сам сигнал не может быть ни истинным, ни ложным. Один и тот же сигнал в сочетании с разными контекстами может давать в одном случае истинную информацию, а в другом случае ложную. У меня для адептов «книжных» религий две новости: одна хорошая, а другая плохая. Хорошая: их священные книги не являются ложью. Плохая: истины они в себе тоже не содержат.

Для ответа на вопрос «где существует информация?» без применения двухкомпонентной сигнал-контекстной конструкции приходится использовать следующие популярные подходы:

1. «Информация может существовать в материальных объектах». Например, в книгах. При доведении этого подхода до логической полноты неизбежно приходится признавать существование «инфорода» – тонкой субстанции, присутствующей в книгах помимо волокон бумаги и кусочков краски. Но мы знаем, как изготавливаются книги. Мы точно знаем, что никакая магическая субстанция в них не заливается. Присутствие тонких субстанций в предметах, используемых нами для обретения информации, противоречит нашему повседневному опыту. Сигнал-контекстная конструкция прекрасно обходится без тонких субстанций, но при этом даёт исчерпывающий ответ на вопрос «зачем для чтения книги нужна собственно книга».
   
   
2. «Мир пронизан информационными полями, в тонкую структуру которых записывается всё, что мы знаем». Красивая и весьма поэтичная идея, но если так, то не понятно, зачем для чтения «Гамлета» нужен томик «Гамлета». Он что, работает как антенна, настроенная на специфическую Гамлетовскую волну? Мы знаем, как изготавливаются томики «Гамлета». Нам точно известно, что никаких детекторных схем, настраиваемых на приём потусторонних полей, в них не встраивается. Сигнал-контекстной конструкции не нужны никакие допущения о существовании параллельных невидимых миров. Она прекрасно обходится без этих лишних сущностей.
   
   
3. «Информация может существовать только в наших головах». Очень популярная идея. Самый коварный и живучий вариант реификации. Коварность его объясняется в первую очередь тем, что никакого стройного понимания того, что происходит в наших головах, наука пока не выработала, и во мрак этой неизвестности бывает удобно прятать любые недодумки. В нашем большом и разнообразном мире бывает так, что человек пишет произведение, а потом, не успев никому его показать, умирает. А потом, по прошествии лет, рукопись находят на чердаке, и люди узнают то, о чём ни один из них всё это время не знал. Если информация может существовать только в головах, то как она может перескочить тот период времени, когда нет ни одной головы, которая ею владеет? Сигнал-контекстная конструкция объясняет этот эффект просто и естественно: если сохранился сигнал (рукопись на чердаке) и не окончательно утерян контекст (люди не разучились читать), то информация не потеряна.

Давайте посмотрим, как в идею сигналов и контекстов укладывается то, что происходит при передаче информации. Казалось бы, должно происходить нечто удивительное: на стороне передатчика информация есть, потом передатчик отдаёт приёмнику сигнал, в котором информации нет, и уже на стороне приёмника информация снова есть. Предположим, Алиса намерена попросить Боба что-то сделать. Сразу заметим, что Алиса и Боб совсем не обязательно должны быть живыми людьми. Алиса может быть, например, сервером бизнес-логики, а Боб – сервером базы данных. Суть происходящего от этого не меняется. Итак, Алиса имеет информацию, которая, конечно же, есть внутри неё сочетание сигнала и контекста. Имея эту информацию, а также информацию о том, какие сигналы умеет принимать и интерпретировать Боб, она производит в материальном мире некоторое изменение (например, пишет записку и прикрепляет магнитиком на холодильник или, если Алиса и Боб являются серверами, то задействует сетевую инфраструктуру). Если Алиса не ошиблась насчёт Боба, то Боб принимает сигнал в свой имеющийся у него контекст и обретает информацию о том, чем ему теперь следует заняться. Ключевой момент – общность контекста. Если мы говорим о людях, то общность контекста обеспечивается наличием общего языка и вовлечённостью в совместную деятельность. Если мы говорим о серверах, то общность контекстов реализуется через совместимость протоколов обмена данными. Именно общность контекстов позволяет информации как будто перепрыгнуть тот участок пути, где она существовать не может, и оказаться на стороне приёмника. Вообще говоря, информация, конечно, никуда не прыгает. О том, что Алиса обладает той же самой информацией, что и Боб, можно говорить только в том случае, если они обладают неразличимо одинаковыми сигналами и неразличимо одинаковыми контекстами. В жизни людей такого не бывает. Увидеть зелёный цвет так же, как его видит другой человек, невозможно, но возможно между собой договориться, что такой цвет мы между собой будем обозначать сигналом «зелёный».

Сигнал-контекстная конструкция – не совсем новость для мировой философии. Ещё 250 лет тому назад Иммануил Кант писал о том, что «наше знание (информация?) хоть и проистекает из опыта (сигнал?), но совершенно невозможно без наличия у познающего субъекта априорного знания (контекст?)».

Измерение информации

Измерение информации в битах – любимое дело. Невозможно отказать себе в удовольствии порассуждать об этом, попутно примерив методику подсчёта к ставшей нам известной и, надеюсь, понятной сигнал-контекстной конструкции.

Если вспомнить классическую теорию информации, то обобщённая формула, по которой вычисляется количество информации (в битах), выглядит следующим образом:

где n – количество возможных событий, а p_n – вероятность n-го события. Давайте подумаем, что в этой формуле к чему с точек зрения приёмника и передатчика. Передатчик может рапортовать, например, о ста событиях, из которых первое, второе и третье имеют вероятность по 20%, а оставшиеся 40% равномерно размазаны по остальным девяноста семи событиям. Нетрудно посчитать, что количество информации в рапорте об одном событии с точки зрения передатчика равно примерно 4.56 бит:
I = — (3 × 0.2×log₂(0.2) + 97 × (0.4/97)×log₂(0.4/97)) ≈ — (-1,393156857 — 3,168736375) ≈ 4.56

Не удивляйтесь, пожалуйста, дробному результату. В технике, конечно, в таких случаях приходится округлять в большую сторону, но точная величина тоже часто бывает интересна.

Если приёмник ничего не знает о распределении вероятностей (а откуда ему знать?), то с его точки зрения количество получаемой информации равно 6.64 бит (это тоже можно легко посчитать по формуле). Теперь представим себе ситуацию, что для нужд приёмника интересны только события номер 1 («казнить»), 2 («помиловать») и 100 («наградить орденом»), а всё остальное – это не интересное «прочее». Допустим, у приёмника уже есть статистика по предыдущим эпизодам, и он раскладки вероятностей знает: казнить – 20%, помиловать – 20%, наградить орденом – 0.4%, прочее – 59.6%. Считаем, получаем 1.41 бит.

Разброс получился существенный. Давайте поищем объяснение этому феномену. Если вспомнить, что информация – это не есть только лишь один объективно существующий сигнал, а сочетание «сигнал + контекст», то становится совсем не удивительно, что количество информации, возникающей при получении сигнала, также должно получаться контекстно-зависимым. Таким образом, имеем неплохое согласование сигнал-контекстной концепции с математической теорией информации.

Величина «I», вычисляемая через рассмотренную формулу, обычно используется для решения следующих задач:

1. Для конструирования среды передачи данных. Если задача кодирования сформулирована как «отдать всё, что есть, но сделать это максимально эффективно», то при решении её для случая, описанного в рассмотренном примере, нужно ориентироваться на величину 4.56 бит. То есть постараться сделать так, чтобы в среднем миллион циклов передачи максимально близко укладывался в 4 561 893 бит. На то, что получится ужаться в меньший объём, рассчитывать не стоит. Математика неумолима.
   
   
2. Для понимания, насколько уменьшается неопределённость получателя при поступлении сигнала. Считается, что поступление информации уменьшает информационную энтропию приёмника на величину своего количества. Если рассматривать количество информации в этом смысле, то правильными ответами в зависимости от свойств приёмника будут 6.64 и 1.41 бит. Величина 4.56 тоже будет правильным ответом, но только в том случае, если приёмнику интересны все события и ему заранее известны их вероятности.

В подавляющем большинстве случаев, когда мы говорим о битах, байтах, мегабайтах или, например, гигабитах в секунду, мы ориентируемся на первую трактовку. Нам всем гораздо больше нравится пользоваться широкополосным Интернетом, чем чахлым dial-up-соединением. Но иногда бывает так, что нам приходится полдня просидеть в Интернете, прочитать гору текстов и просмотреть кучу видеороликов только для того, чтобы наконец-то получить на интересующий нас вопрос простой бинарный ответ в стиле «да или нет». При этом наша неопределённость уменьшается не на те десятки гигабайт, которые нам пришлось к себе прокачать, а всего лишь на один бит.

Энтропийная трактовка природы информации вызывает больше вопросов, чем даёт ответов. Даже с чисто житейской точки зрения мы видим, что минимальная неопределённость наблюдается у тех сограждан, которые не прочитали ни одной книжки, и все познавательные контакты которых с внешним миром ограничиваются просмотром телесериалов и спортивных передач. Эти уважаемые субъекты пребывают в полной счастливой определённости по всем мыслимым вопросам мироздания. Неопределённость появляется только с расширением кругозора и приобретением пагубной привычки задумываться. Ситуация, когда получение информации (чтение хороших умных книжек) увеличивает неопределённость, невозможна с точки зрения энтропийной теории информации, но с позиций сигнал-контекстной теории это вполне рядовое явление.
Действительно, если результатом принятия сигнала становится формирование нового контекста, то для его прокорма нам нужны всё новые и новые сигналы, которые удовлетворят этот контекст, но побочным действием могут сформировать новый первозданно голодный контекст. Или даже несколько.

Не меньше удивления вызывают рассуждения о том, что информация может быть как-то связана с упорядоченностью (если энтропия – это мера хаоса, то негэнтропия, то есть информация, должна быть мерой упорядоченности). Давайте рассмотрим следующие последовательности нулей и единиц:

1. 0000000000000000000000000000000000000000. Идеальный порядок в стиле «мечта хозяйки». Но информации здесь нет, как нет её на чистом листе бумаги или только что отформатированном жёстком диске.
2. 1111111111111111111111111111111111111111. По сути, то же самое.
3. 0101010101010101010101010101010101010101. Уже интереснее. Порядок остался идеальным, информации по-прежнему не густо.
4. 0100101100001110011100010011100111001011. Это я не поленился побросать монетку. 0 – орёл, 1 – решка. Бросать старался честно, и поэтому можно предположить, что получился идеальный беспорядок. Есть ли здесь информация? А если да, то о чём? Напрашивается ответ «обо всём», но если так, то как её извлечь в пригодном к использованию виде?
5. 1001100111111101000110000000111001101111. Аналогично монетке, но только через генератор псевдослучайных чисел.
6. 0100111101110010011001000110010101110010. Тоже похоже на такую же случайную ерунду, но это не она. Ниже скажу, что это.

Если убрать текстовые комментарии и загадать загадку, что из этого могло быть результатом бросания монетки, то первые три варианта отпадут сразу. 5-й тоже под подозрением, потому что единиц больше, чем нулей. Это неправильное рассуждение. При честном бросании монетки выпадение всех этих вариантов имеет одинаковую вероятность, равную 2^-40. Если я продолжу бросать монетку без сна и отдыха в надежде воспроизвести хотя бы один из шести представленных вариантов, то можно ожидать, что если мне повезёт, примерно через сто тысяч лет мне это удастся. Но какой конкретно из этих вариантов воспроизведётся первым, предсказать невозможно, поскольку они все равновероятны.

Шестым пунктом, кстати, представлено слово «Order» (то есть «порядок») в восьмибитном ACSII-коде.

Получается, что информации нет ни в идеальном порядке, ни в идеальном беспорядке. Или всё-таки есть? Представьте себе, что идеально беспорядочная последовательность нулей и единиц (№4), получена путём бросания монетки не мной, а сотрудником шифровального центра вражеской армии, и сейчас используется как кусок секретного ключа, которым шифруются депеши. В этом случае эти нолики и единички сразу перестают быть бессмысленным цифровым хламом, и сразу становятся суперважной информацией, за которую дешифровальщики будут готовы продать душу. Ничего удивительного: сигнал обрёл контекст, и, таким образом, стал весьма информативным.

У меня нет ни малейшего желания утверждать, что энтропийная теория информации полностью не верна. Есть ряд узкоспециальных применений, в которых она даёт адекватный результат. Нужно просто чётко понимать границы её применимости. Можно предположить, что одним из ограничений должно стать требование, чтобы принимаемый сигнал не приводил к формированию контекста. В частности, этому критерию соответствует большинство средств связи. О выделении сигнала из шума действительно можно говорить как о борьбе с энтропией.

Измерение информации имеет ещё один аспект, о котором лучше не забывать. Результатом любого единичного измерения является число. В нашем случае это биты, байты, гигабайты. Получив число, мы обычно рассчитываем на то, что дальше сможем им привычным нам образом оперировать. Сравнивать на «больше/меньше», складывать, умножать. Рассмотрим два примера применения операции «сложение» к количествам информации:

1. Есть две флешки. Первая – 64 ГБ, вторая – 32 ГБ. Итого у нас есть возможность записать на них 96 ГБ. Всё так, всё честно и корректно.
   
   
2. Есть два файла. Первый – 12 МБ, второй – 7 МБ. Сколько у нас всего информации? Рука тянется сложить и получить 19 МБ. Но не будем спешить. Для начала скормим эти файлы архиватору. Первый файл сжался до 4 МБ, второй до 3 МБ. Можем ли мы теперь сложить числа и получить суммарный истинный объём имеющихся данных? Я бы предложил не спешить и посмотреть глазами на содержимое исходных файлов. Смотрим и видим, что всё содержимое второго файла имеется в первом файле. Получается, что размер второго файла вообще нет смысла прибавлять к размеру первого. Если бы первый файл был другим, тогда сложение имело бы смысл, но в данном конкретном случае второй файл ничего к первому не прибавляет.

С точки зрения количества информации очень интересной получается ситуация с квайнами – программами, одной из функций которых является выдача собственного исходного кода. Кроме этой функции такая программа может содержать в себе что-нибудь ещё: какой-нибудь полезный алгоритм, тексты, изображения и тому подобное. Получается, что внутри программы есть это «что-то ещё», и в довесок к этому, есть она же сама, внутри себя содержащая ещё раз всю саму себя целиком плюс то самое «что-то ещё». Это можно выразить вот такой формулой: A = A+B, где B не равно нулю. Для аддитивных величин такое равенство существовать не может.

Таким образом, с количеством информации получается очень странная ситуация. Можно сказать, что количество информации – условно-аддитивная величина. То есть в некоторых случаях мы имеем право складывать имеющиеся числа, а в некоторых – нет. Когда речь идёт о ёмкости канала передачи данных (в частности, флешка вполне может рассматриваться как канал передачи данных из прошлого в будущее), то сложение корректно, а при «взвешивании» конкретного сигнала мы получаем величину, возможность сложения которой с другими ей подобными величинами определяется внешними факторами, о существовании которых мы можем даже не знать. Например, об информационной ёмкости генома человека (ДНК можно рассматривать как среду передачи данных, и, насколько мне известно, есть группы исследователей, пытающиеся сконструировать накопители на основе ДНК) говорить можно, и она равна примерно 6.2 Гбит, но любой ответ на вопрос «сколько информации записано конкретно в моём геноме?» будет бессмысленным. Максимум, что можно утверждать – это то, что какая бы методика подсчёта ни была применена, результат не может превышать те самые 6.2 Гбит. Или, если реальность вдруг такова, что нужно учитывать не только последовательность нуклеотидных оснований, то может. Если же говорить об общем количестве информации, содержащейся в живой клетке, то, по-видимому, ответ на этот вопрос вообще не может быть получен в силу хотя бы того, что сама по себе клетка является живым существом, а не средой передачи данных.

В завершение темы «измерение информации» хотелось бы ввести понятие «класс информативности», позволяющий оценить объём информации если не количественно, то хотя бы качественно:

1. Конечная информативность – ситуация, когда весь необходимый контексту сигнал может быть закодирован дискретной последовательностью конечной длины. Именно для таких ситуаций применимо измерение информации в битах. Примеры:
   
   
   • Текст «Гамлета».
   • Все дошедшие до нас тексты, когда-либо сочинённые человечеством.
   • Информация в геноме.
   
   Имеющиеся сейчас информационные технологии работают именно с конечными информативностями.
   
   
2. Бесконечная информативность – ситуация, когда для кодирования сигнала требуется дискретная последовательность бесконечной длины, и любое ограничение («сжатие с потерями») до конечной длины неприемлемо. Пример: данные о положении шаров, которые нужно сохранять при идеальном моделировании бильярда с тем, чтобы если потом запустить процесс в обратном направлении, сложилась исходная позиция. В данном случае скорости и положения шаров нужно иметь с бесконечной точностью (бесконечное количество знаков после запятой) так как в силу имеющихся сильных нелинейностей ошибка в любом знаке имеет свойство накапливаться и приводить к качественно другому результату. Аналогичная ситуация возникает при численном решении нелинейных дифференциальных уравнений.
   
   Несмотря на кажущуюся запредельность, нет никаких фундаментальных причин тому, чтобы с развитием технологий мы не обрели средства, позволяющие работать с бесконечными информативностями.
   
   
3. Неразрешимая информативность – ситуация, при которой требуемые данные не могут быть получены никаким способом в силу фундаментальных ограничений либо физического, либо логического характера. Примеры:
   
   
   • Невозможно узнать, что вчера произошло на звезде, удалённой от нас на 10 световых лет.
   • Невозможно одновременно с абсолютной точностью узнать импульс и положение частицы (квантовая неопределённость).
   • Находясь в ситуации принятия решения, субъект не может заранее знать, какое конкретно из имеющихся альтернатив решение он примет. В противном случае (если ему решение известно) он не находится в ситуации принятия решения.
   • Полное детерминистическое описание Вселенной не может быть получено никаким образом. Против этого работает сразу весь комплекс фундаментальных ограничений – и физических, и логических. Плюс к ним добавляются эффекты, связанные с парадоксом брадобрея.
   
   Если по поводу физических ограничений ещё остаётся некоторая надежда на то, что уточнение картины реальности позволит перевести некоторые казавшиеся неразрешимыми информативности в конечные или хотя бы в бесконечные, то логические ограничения не могут быть преодолены ни при каком развитии технологий.

«Информация» в физике

Исторически связь темы «информация» с темой «энтропия» возникла из рассуждений о демоне Максвелла. Демон Максвелла – фантастическое существо, сидящее возле дверцы в стенке, разделяющей две части камеры с газом. Когда слева прилетает быстрая молекула, он дверцу открывает, а когда медленная – закрывает. А если справа прилетает быстрая, он дверцу закрывает, но если медленная – открывает. В результате слева скапливаются медленные молекулы, а справа – быстрые. Энтропия замкнутой системы растёт, и на генерируемой демоном разнице температур мы к своему удовольствию можем запустить вечный двигатель второго рода.

Вечный двигатель невозможен, и поэтому для того, чтобы привести ситуацию в соответствие с законом сохранения энергии, а заодно в соответствие с законом неубывания энтропии, пришлось рассуждать следующим образом:

1. Когда работает демон, энтропия газа уменьшается.
2. Но при этом, поскольку молекулы взаимодействуют с демоном, газ не является изолированной системой.
3. В качестве изолированной системы нужно рассматривать систему «газ + демон».
4. Энтропия изолированной системы не может уменьшаться, поэтому энтропия плюс энтропия демона не уменьшается.
5. Из этого следует, что энтропия демона растёт.

Пока всё логично. Но что может значить «энтропия демона растёт»? Демон получает информацию (работаем пока в традиционной терминологии) о приближающихся молекулах. Если информация – это отрицательная энтропия, то энтропия демона должна уменьшаться, а не расти. Предположим, что демон выполняет нехитрое умственное усилие, и через механизм дверцы передаёт информацию на летящую молекулу (или, как вариант, не передаёт). Отрицательная энтропия возвращается в молекулу, и тем самым уменьшает энтропию газа. Но почему растёт энтропия демона? Почему мы учитываем только исходящий от демона информационный поток, но не учитываем входящий? Что будет, если демон не будет забывать сразу о том, какие сигналы он получил от прилетающих молекул, а будет их запоминать? Можно ли в этом случае говорить о том, что энтропия демона не увеличивается?

Норберт Винер, рассматривая демона Максвелла («Кибернетика») пишет, что вечный двигатель собрать на этой штуке не получится, потому что рано или поздно возрастающая энтропия демона достигнет критического предела, и демон испортится. В принципе, это логично, но вряд ли порчу демона следует объяснять тем, что он раздаст свою изначальную мудрость молекулам, и сам станет глупым. С информационной точки зрения работа демона очень простая и нудная. Ни о какой «растрате душевных сил» говорить не приходится. Точно так же мы не говорим, что, например, каждый пропускаемый через программу архиватора файл увеличивает энтропию архиватора и тем самым постепенно снижает его способность сжимать данные. Скорее всего, невозможность вечного двигателя на демоне Максвелла должна объясняться не информационно-технологическими соображениями, а тем, что энергетический выигрыш от манипулирования молекулой не может превышать энергетические затраты на выяснение параметров подлетающей молекулы плюс затраты на манипулирование дверцей.

Формулы, по которым считаются термодинамическая и информационная энтропии в целом похожи. Термодинамическая энтропия (сравните с формулой (1) выше):

где p_i – вероятность i-го состояния, а k_B – постоянная Больцмана. Но данная формула неизбежно завязана на то, что существует субъект, который проклассифицировал состояния и выделил конечное количество интересующих его групп. Если попытаться избавиться от заинтересованного субъекта, то можно обнаружить, что есть высокий риск того, что правильным образом выражение должно быть записано так:

При этом общая вероятность равна 1 (система обязательно находится в каком-то из состояний):

Бесконечное количество возможных состояний гораздо ближе к правде жизни, чем конечное. Нетрудно показать, что если в рассматриваемой системе не стремится к нулю процент состояний x, у которых вероятность p_x не равна нулю, интегральная энтропия стремится к бесконечности. В терминах формулы (2):

Таким образом, если верно предположение о том, что операция интегрирования здесь уместна (а для этого достаточно всего лишь того, чтобы хотя бы одна из физических величин обладала свойством непрерывности), то «информационная» ёмкость практически любой (т.е. кроме вырожденных случаев) материальной системы оказывается неограниченной. Это уничтожает любой смысл приравнивать информационную энтропию термодинамической. Похожесть формул можно списать на то, что в нашем мире есть много принципиально разных вещей, выражаемых похожими формулами. Есть и другие аргументы в пользу соответствия термодинамической и информационной энтропий, но, насколько мне известно, они либо никогда не подвергались экспериментальной проверке, либо (как, например, принцип Ландауэра) сами выведены из предположения о равенстве энтропий.

Говоря о связи темы «информация» с физикой, нельзя не упомянуть о понятии «квантовая информация». Законы квантовой механики таковы, что в некоторых случаях, описывая происходящее, действительно имеет смысл пользоваться информационными терминами. Например, согласно принципу неопределённости Гейзенберга, мы можем узнать точно либо импульс частицы, либо её положение. Из этого возникает иллюзия, что, проводя измерение, мы можем получить не больше некоего максимального объёма информации. Из этого как-бы автоматически следует вывод, что внутри частицы может существовать информация, притом её объём строго лимитирован. Ничего не могу сказать о продуктивности или контрпродуктивности такого использования информационных понятий, но есть сильное подозрение, что протянуть мостик между сугубо физическим понятием «квантовая информация» и той информацией, которой мы оперируем на макро-уровне (например, «Гамлетом»), не просто трудно, а вовсе невозможно.

Для передачи нашей макро-информации мы используем не только физические предметы и явления, но также и их отсутствие. Текст в книге кодируется не только веществом краски, но и неокрашенными промежутками (с равномерно окрашенного листа ничего прочитать невозможно). Можно также легко придумать массу ситуаций, когда очень важный сигнал передаётся не энергетическим воздействием, а его отсутствием. Я ещё готов представить себе, что внутри частицы содержится некая загадочная субстанция, которая и является информацией, но представить себе, что внутри отсутствия частицы тоже содержится информация – это что-то совсем противологичное.

На текущем уровне развития знаний о том, как устроен наш мир, мне кажется, что к понятию «квантовая информация» следует относиться примерно так же, как к понятию «цвет», используемому применительно к кваркам. То есть да, «квантовую информацию» вполне можно и нужно признать ценной концепцией, но при этом следует чётко понимать, что к той «информации», о которой мы говорим во всех остальных случаях, она может иметь только косвенное отношение. Возможно, конфликт можно разрешить тем соображением, что физика вполне может продуктивно изучать материальную основу передаваемого сигнала (в частности, давать ответ о максимально возможной ёмкости канала передачи данных), но наличие сигнала – хоть и необходимое, но не достаточное условие того, чтобы мы имели право говорить о том, что в рассматриваемом объекте присутствует информация.

Нужно чётко понимать, что физическую основу информации (некий аналог флогистонной теории, но только применимый не к теплоте, а к информации) мы не имеем не потому, что ещё не всё знаем, а потому, что её в принципе быть не может. Одним из самых существенных требований естественнонаучного метода, наиболее чётко и последовательно применяемого именно в физике, является изгнание из изучаемого явления наделённого свободой воли действующего субъекта. Субъект (так называемый «имплицитный наблюдатель»), конечно, должен быть рядом с рассматриваемым явлением, но он не в праве ни во что вмешиваться. Механистичность исследуемых явлений, то есть тотальное отсутствие целенаправленной деятельности – это то, что делает физику физикой. Но как только мы начинаем говорить об информации, мы никак не можем уйти от того, что получаемые субъектом сигналы являются сырьём для принятия решений. Имплицитному наблюдателю физических явлений должно быть всё равно, что наблюдать, а действующему субъекту, живущему одновременно и в материальном мире, и в информационной реальности, «всё равно» быть в принципе не может. Из этой диаметральной противоположности требований, предъявляемых к субъекту, помещаемому внутрь исследуемых явлений, следует, что явление «информация» не может быть сведено ни к каким физическим явлениям, включая даже те, которые ещё не открыты.

Что особенно удивительно, у материалистов с идеалистами достигнут прекрасный консенсус по вопросу о необходимости существования глубинной физической «информации». Материалистам это на руку тем, что физика таким образом достигает тотальности описания реальности (не остаётся ничего, что не является физической реальностью). А идеалисты празднуют победу потому, что таким образом их «дух» официально признаётся основой мироздания. Оба издавна враждующих лагеря празднуют победу, но скорее не друг над другом, а над здравым смыслом. И материалисты, и идеалисты весьма агрессивно реагируют на любую попытку связать материальный и идеальный миры любым альтернативным банальной реификации способом.

Данные

Как говорилось выше, сигнал можно рассматривать не только материальный объект, но и объект нематериальный. Согласно принципу тотальности физической реальности, сигнал, конечно, обязан иметь физическое воплощение, но сплошь и рядом случаются ситуации, когда физическая сторона сигнала нас вообще не интересует, а интересует лишь нематериальная составляющая. В таких случаях мы полностью абстрагируемся от физики сигнала, и в результате для дальнейших рассуждений у нас остаётся весьма странный предмет. Физику мы отбросили, а о наличии внутри этого предмета информации по-прежнему говорить нельзя, поскольку это всего лишь сигнал, и для того, чтобы возникла информация, для него нужен контекст. Такие объекты будем называть данными. Данные – это нематериальный сигнал. Нематериальный он не потому, что имеет какую-то потустороннюю природу и путешествует через тонкие астральные сущности, а потому, что в данном конкретном случае нам оказалось не важно, как именно он путешествует. Например, томик «Гамлета» в красивом переплёте, да её и какого-нибудь раритетного издания – это сигнал, в котором нам интересна и материальная, и нематериальная составляющие. Но если нужно просто освежить в памяти монолог «быть или не быть», то мы ищем текст, и нам не важно, где его найдём. Годится и бумажная книжка, и файл на флешке, и сервис сетевой библиотеки. Текст «Гамлета» – это данные, а томик подарочного издания «Гамлета» – уже не только они.

Особый интерес представляет случай объекта, для которого не только физика не существенна, но ещё и подходящий контекст отсутствует. Представьте себе надпись на незнакомом языке (я китайского не знаю, поэтому пусть это будет китайский). Мне хочется узнать, что эта надпись означает, и поэтому я беру листочек и аккуратно перерисовываю иероглифы. Просто копирую все чёрточки и закорючки. Для меня это всё именно чёрточки и закорючки. Смысл изображённого появится только после того, как я покажу этот листочек тому, кто владеет китайским языком, и он переведёт надпись на какой-нибудь более понятный мне язык. А пока этого не случилось, я на листочке имею информационный объект, который определённо есть сигнал, но сигнал для отсутствующего в данный момент контекста.

В случае с копированием китайских иероглифов я мог бы не утруждать себя перерисовыванием данных (это именно данные) на бумажку, а сфотографировать на телефон и послать своему знакомому по почте. По ходу путешествия этого сигнала к моему другу отсутствие контекста для интерпретации этой надписи наблюдалось бы не только у меня, но и у программного обеспечения телефона, почтовой программы и всего того великолепия протоколов Интернета, которые поучаствовали бы в передаче данных. Можно было бы сказать, что вообще такая вещь, как понимание, свойственно исключительно нам, сверхсложным существам из плоти и крови, но это будет не совсем правда. Например, при передаче картинки с иероглифами транспортный уровень сети дополнит передаваемые данные своими служебными данными, которые понятны (то есть будут правильно проинтерпретированы) тем механизмам, которая реализует транспортный уровень сети передачи данных. Если предположить, что понимание – это совсем не обязательно что-то загадочное и высокое, проникновенным взором усматривающее самую суть явлений, а всего лишь наличие адекватного контекста (в случае транспортного уровня сети этот контекст формируется тем, что разработчики сетевой инфраструктуры чтут протокол TCP), то можно уверенно говорить о том, что технические системы у нас тоже наделены способностью к пониманию. Да, это понимание не очень похоже на наблюдаемую нами изнутри самих себя нашу способность ухватывать суть явлений, но дела это не меняет.

Понятие «данные» хоть и не привносит ничего принципиально нового в метафизику информации, но, тем не менее, с практической точки зрения оказывается на редкость полезным. Двухкомпонентная конструкция «сигнал-контекст» хоть и обладает полнотой (третья компонента не нужна), но при попытке применить её в повседневной жизни, сразу возникает масса неудобств. Источник неудобств – в том, что понятие «сигнал» чётко ассоциируется с материальной стороной процесса, а когда материальную сторону приходится игнорировать, «заземляющая» сила «сигнала» начинает сильно мешать. Представьте себе, что ваш товарищ собирается совершить путешествие в Бремен и спрашивает вас, как бы ему можно было узнать побольше об этом городе. Первое, что вам приходит на ум – это Википедия. Посмотрев по разным языковым разделам, вы замечаете, что русскоязычная статья хоть и хорошая, но очень маленькая, а англоязычная хоть и значительно длиннее, но всё же уступает статье на немецком языке (что ничуть не удивительно). Теперь вам нужно сказать своему товарищу, что в англоязычной статье информации больше, чем в русскоязычной, но тут вы, вспомнив философию информации, понимаете, что информации не может быть ни в каком из разделов. Статья в Википедии – это сигнал, который становится информацией, когда попадает в контекст. Проблема. «Сигнал, записанный на жёстких дисках англоязычных серверов Википедии при попадании в контекст твоего восприятия…» – фу, жуть какая. Как товарищу добраться своим контекстом до этих жёстких дисков? «Сигнал, доставленный через Wi-Fi с англоязычных серверов…» – тоже что-то не то. При чём здесь Wi-Fi, если товарищ с таким же успехом может пойти в Википедию через мобильный Интернет? При замене понятия «сигнал» синонимом «данные» (в данном случае получается именно синоним) все неудобства исчезают. «Можешь посмотреть в Википедии, но имей в виду, что в английской, и особенно в немецкой статье данных про Бремен значительно больше». Воспользовались тем, что хоть, как мы теперь знаем, информации в статье быть не может, но данные – это, собственно, и есть статья. Сигнал, физическая реализация которого в данном конкретном случае нам не важна.

По своей практике скажу, что, поэкспериментировав с переходом на корректную терминологию в повседневной жизни и профессиональной деятельности (информационные технологии), я ни разу не столкнулся с тем, чтобы кто-то из моих собеседников вообще заметил, что что-то поменялось. Единственное, что теперь приходится обращать внимание на то, о чём идёт речь – о данных, или всё же об информации. Например, в базе данных теперь хранится не информация, а именно данные, но пользователи, занося эти данные в базу, таким образом обмениваются информацией. Система по-прежнему остаётся информационной, но функционирует на основе накапливаемых данных.

С развитием сетей передачи у нас появился достаточно простой критерий, позволяющий определить, имеем ли мы право полностью абстрагироваться от физики конкретного объекта и, в результате, говорить о нём как об информационном объекте (то есть о данных). Критерий такой: если предмет мы можем передать через Интернет, значит, мы имеем полное право говорить об этом объекте как об объекте информационном.

Примеры:

• Котлета – не информационный объект, поскольку она нам интересна (вкусна и питательна) именно в своём физическом воплощении.
• Рецепт приготовления котлеты – информационный объект. Его можно передать без потерь через Интернет. Со всеми подробностями и тонкостями, с картинками, и даже с видео.
• Монета – не совсем информационный объект. Особенно, если она имеет нумизматическую ценность.
• Деньги – информационный объект. Многим из нас, в том числе и мне, приходилось платить через Интернет. Вообще, деньги – это чрезвычайно интересный с точки зрения философии информации объект. Возможно, вы помните сказанное выше, что информация не подчиняется законам сохранения, но для того, чтобы деньги работали, подчиняться закону сохранения они должны. Поэтому для информационных объектов «деньги» искусственно создана такая инфраструктура, которая целенаправленно блюдёт баланс «если где-то прибавилось, значит, где-то обязательно ровно столько же убавилось». К обсуждению феномена денег мы ещё вернёмся, когда будем обсуждать субъектов и системообразование.

Для чистоты терминологии, конечно, лучше было бы говорить не об «информационном», а о нематериальном объекте. Но термин «информационный» намного удобнее, поскольку в нём отсутствует частица «не».

Обращаю внимание на то, что рассмотренное простое эмпирическое правило идентификации информационного объекта имеет структуру «если-то», и поэтому работает только в одну сторону. То есть из того, что мы что-то никак не можем передать через Интернет, вовсе не следует того, что объект не является информационным. Например, мы не можем в «живом» виде (то есть в виде последовательности цифр) передать число пи. Мы можем передать рецепт приготовления этой «котлеты» (то есть программу, последовательно вычисляющую знаки после запятой числа пи), можем передать картинку с обозначением, но саму эту «котлету» – не можем.

Информация в числе пи

Коль скоро зашла речь о числе пи, имеет смысл разобрать один забавный кейс, связанный с этой штукой.

Поговаривают, что среди цифр, составляющих бесконечно длинный хвост числа пи теоретически можно отыскать любую наперёд заданную последовательность цифр. Если быть совсем точными, то это пока всего лишь гипотеза, не доказанная и не опровергнутая. Существуют действительные числа, обладающие свойством содержать в себе любую конечную последовательность цифр (они называются «нормальными»), но гипотеза о том, что число пи является нормальным, пока не доказана. В частности, нормальное число, содержащее любую последовательность нулей и единиц, можно получить, последовательно дописывая в хвост после десятичной точки переборы всех комбинаций, постепенно наращивая разрядность. Вот так:
0,(0)(1)(00)(01)(10)(11)(000)(001)(010)(011)(100)(101)(110)(111)(0000)… и так далее.

В десятичном виде получится число чуть больше 0.27638711, и в этом числе гарантированно присутствует содержимое любого файла с вашего жёсткого диска, даже того, который вы ещё туда не записали.

Но мы зажмуримся на то, что нормальность числа пи не доказана, и будем в своих рассуждениях считать его нормальным. Число пи покрыто массой историй, загадок и предрассудков, и поэтому о нём рассуждать интереснее, чем о какой-то немудрёной алгоритмической выдаче. Если вам доставляет неудобство допущенная математическая погрешность, просто считайте, что дальше здесь я говорю не о числе пи, а о любом нормальном по основанию 2 числе.

Получается весьма величественная картина. Представьте себе, что вы на склоне лет сядете, напишете свою подробную биографию, и запишете её в файл. Так вот, выходит, что в числе пи эта последовательность нулей и единиц есть уже сейчас. А также есть такая же последовательность, но дополненная точной датой и обстоятельствами вашей смерти. Вот уж поистине получается книга судеб, не правда ли?

Начало нашей книги судеб (целая часть и первые 20 знаков бесконечного хвоста) выглядит так:
11.00100100001111110110…

Давайте подумаем, как такую книгу судеб можно было бы прочитать. Допустим, я написал свою биографию вплоть до текущего момента, взял вычислитель фантастической мощности и заставил его найти имеющееся начало моей биографии среди знаков числа пи. Глупо рассчитывать на то, что первое попавшееся вхождение имеет осмысленное продолжение. Скорее всего, там дальше идёт бессмысленная мешанина нулей и единиц. Немножко поколдовав над алгоритмом вычислителя, я научил его находить не только вхождения известной части биографии, но и анализировать, является ли продолжение осмысленным текстом, написанным примерно в том же стиле. И вот наконец мой вычислитель нашёл такой фрагмент. Уж не знаю, обрадует он меня или опечалит, но я не буду останавливать вычислитель. Пусть он продолжит свою работу. Через какое-то время он меня завалит ворохом найденных в числе пи версий моей дальнейшей биографии. Некоторые будут вполне обычными («работал, вышел на пенсию тогда-то, состарился, болел тем-то, умер тогда-то»), но остальные будут намного интереснее. Например, в одной из версий будет о том, что завтра, не раньше ни позже, случится глобальный зомби-апокалипсис, и меня растерзают кровожадные мертвецы. А в другой обязательно (в числе ведь есть все комбинации ноликов и единичек) будет написано, что я обрету бессмертие и всемогущество, и стану повелителем Вселенной. И ещё бесконечное множество вариантов, нескончаемым потоком выползающих из вычислителя. Какой из этих версий верить? Может быть, самой первой? А почему именно ей?

Для того чтобы упростить себе задачу, попробуем погадать на числе пи немножко попроще. Зададим ему простой бинарный вопрос. Например, выгодно ли мне будет именно сегодня прикупить присмотренный пакет акций? Если первой в дробной части числа пи найдётся единичка, то, значит, всеведущий оракул ответил мне, что выгодно. Если нолик, то это значит, что нужно подождать. Смотрим. Нолик встретился прямо в первой позиции, а единичка, вон, аж даже не во второй, а в третьей. Ой, что-то мне подсказывает, что с таким оракулом я в своей жизни ни одной акции не куплю. К этому бы оракулу ещё бы приложить какого-нибудь дополнительного оракула, который подсказывает, в какую позицию следует смотреть.

Получается, что для извлечения информации из данных книги судеб нам не хватает самой малости – ключика, который подскажет, с какой конкретно позиции следует эту книгу читать. А без ключика единственная информация, которая для нас содержится в бесконечном хвосте цифр числа пи – это отношение длины окружности к диаметру. Как-то даже грустно получается…

Итоги главы

В этой главе при помощи двухкомпонентной конструкции «сигнал-контекст» мы научились не только избавляться от реификации «информации», но и получили инструмент, позволяющий без задействования мистических практик протягивать мостик между материальным и нематериальным аспектами реальности.

Основные рассмотренные понятия и концепции:

1. Информация как сочетание сигнала и контекста.
2. Сигнал как некое обстоятельство, которое может быть проинтерпретировано.
3. Контекст как информация о том, как может быть проинтерпретирован сигнал.
4. Связь информации и энтропии существует, но её не следует абсолютизировать. В одних ситуациях обретение информации можно рассматривать как победу нах хаосом, в других – наоборот, в третьих – даже невозможно идентифицировать, об упорядочивании чего может идти речь. Наиболее чётко связь с энтропией прослеживается при решении задачи передачи данных через зашумлённый канал, но эта задача – далеко не всё, что нам доводится делать с информацией.
5. Каждый раз, измеряя информацию, мы должны задаваться вопросом о том, получаем ли мы в результате аддитивную величину. Если получилась не аддитивная величина, то её лучше ни с чем не складывать и ни на что не умножать.
6. Класс информативности как средство на качественном уровне оценить перспективы получения требуемой информации. Три класса: конечная информативность, бесконечная и неразрешимая.
7. Информация не может иметь непосредственной физической основы. Любые попытки поиска физической основы информации можно и нужно рассматривать как метастазы реификации. Связь физики с информацией должна осуществляться только через понятие «сигнал».
8. Данные как сигнал, от материальной составляющей которого можно абстрагироваться. Понятие «данные» хоть и не имеет отдельной философской ценности, но позволяет избавиться от неудобств, вызванных материалистической ориентированностью понятия «сигнал».
9. Инструментальный приём «может ли оно быть передано через Интернет» для быстрого определения, является ли рассматриваемый предмет информационным объектом.

Глава 3. Основания

По-хорошему, с оснований следовало начинать повествование. Без них предыдущие рассуждения получились немножко подвешенными в пустоте. Но если бы я начал с оснований, то читателю, скорее всего, было бы не очевидно, зачем нужна именно такая диковинная жуть, и в результате этот наиважнейший материал остался бы не усвоенным.

Что такое основания, и зачем они нужны

Философские основания – это инструмент, позволяющий оценивать высказывания на предмет их надёжности и, следовательно, применимости тогда, когда цена ошибки слишком высока.

Всё, что мы можем утверждать, можно чётко разделить на три класса утверждений (подробности и обоснование см. у Людвига Витгенштейна в «Логико-философском трактате»):

1. Тавтологии – утверждения, которые всегда истинны вне зависимости от каких бы то ни было обстоятельств. Особенность тавтологий заключается в том, что область их абсолютной правдивости намертво замкнута на собственную область определения. Например, утверждение «дождь пойдёт или не пойдёт» всегда истинно, но оно ничего нам не говорит о том, следует ли сегодня ожидать дождя. Тавтологии не обязательно бесполезны. Например, вся логика и вся математика по своей сути являются тавтологиями, но при добавлении к ним не тавтологичных утверждений превращаются в ценнейшие рабочие инструменты.
   
   
2. Самопротиворечия – утверждения, которые всегда ложны вне зависимости от каких-либо обстоятельств. Они также сами по себе не могут быть использованы для выяснения, пойдёт дождь или нет.
   
   
3. Факты – утверждения, которые бывают и истинными, и ложными. Если (то есть когда) факт истинный, и мы это знаем, мы можем его продуктивно использовать, особенно если правильно сдобрим его какой-нибудь полезной тавтологией типа логики или математики. Если (то есть когда) факт ложный, но мы считаем его истинным, мы несём убытки.

Ситуация складывается весьма драматичная. Мы можем тешить себя чистыми тавтологиями, упиваясь их истинностью, но пользы нам от этого, кроме самоудовлетворения, не будет никакой. Мы можем развлекать публику самопротиворечиями, но никакой полезной информации нам от них не будет. Все наши полезные знания о чём угодно – это факты, которые в принципе не обладают свойством быть абсолютно надёжными.

Выходит, всё наше полезное знание ненадёжно, а всё наше надёжное знание само по себе бесполезно, и становится полезным только тогда, когда мы к нему добавляем что-то ненадёжное? Да, выходит, что так. Такое положение дел нас решительно не устраивает, хотя бы потому, что утверждение о том, что всё наше полезное знание ненадёжно само по себе тавтологично, и любое его продуктивное применение случается только тогда, когда к нему добавляем «применяющий» факт. А добавление факта придаёт утверждению о том, что полезное знание ненадёжно, свойство факта. То есть способность быть и истинным, и ложным.

Если сформулировать задачу как «найти способ идентификации ситуации, в которой ложно утверждение о невозможности полезному знанию быть надёжным», то это и будет задачей поиска философских оснований.

Наиболее популярные способы получения оснований:

1. Достижение консенсуса. Если все согласны с тем, что вода мокрая, а земля плоская, значит, считаем это надёжными фактами. Этакая бессовестная эксплуатация человеческого конформизма, особенно «эффективная» в сочетании с насилием.
   
   
2. Обретение авторитетного источника. Особенно наглядно этот подход можно продемонстрировать на примере «книжных» религий – иудаизма (Тора и другие книги, истинность положений которых не оспаривается), христианства (Библия), ислама (Коран), а также других им подобных, включая коммунизм (труды классиков марксизма-ленинизма). Слабость этого подхода в том, что чем больше фактов принимаются в основания, тем меньшая суммарная надёжность получается в результате, и тогда возникает острая потребность в толкователях, чья деятельность ещё больше раздувает и разрыхляет основания. Накопившиеся противоречия, как правило, приходится разрешать при помощи насилия.
   
   
3. Обретение компактного первичного факта. Опыт такого обретения особенно хорошо описан у Рене Декарта в «Рассуждении о методе…». Смело погрузившись в тотальный скептицизм, Декарт обнаружил, что единственный неоспоримый факт, который он имеет, это «мыслю, следовательно, существую». Построение огромной и величественной конструкции надёжного знания на этом, казалось бы, смехотворном фундаменте было чрезвычайно тонкой, сложной и утомительной задачей, но, надо признать, мировая наука с ней неплохо справилась. Что интересно, без применения насилия для достижения консенсуса.

Прежде, чем двинуться дальше, не откажу себе в удовольствии продемонстрировать, что Декартово «мыслю, следовательно, существую» при всей своей очевидной истинности не является тавтологией, а является именно фактом, который может быть ложным. Предположим, я изготовил приборчик, который отслеживает, жив я ещё, или уже нет. Как только он распознает, что я окончательно мёртв, он разошлёт по моей адресной книге электронные письма такого содержания: «Здравствуйте, дорогие друзья! С прискорбием вам сообщаю, что я <подставить дату и время> умер, и отныне определённо не мыслю и не существую. С уважением и пожеланием долгих лет жизни, А.М.». Имеющихся технологий уже сейчас достаточно для того, чтобы изготовить такой приборчик. Если бы всё пошло так, как я бы подстроил, то когда наступил бы мой финал, мои корреспонденты получили бы от меня письмо (именно от меня, потому что приборчик – всего лишь средство отложенной доставки), в котором есть моё утверждение о том, что я не мыслю и не существую. И в данном конкретном случае это утверждение было бы истинно. В том обстоятельстве, что я своим действием (изготовлением приборчика) дотягиваюсь до того будущего, до которого сам в живом виде не могу дойти – в этом нет ничего странного. Дотягиваться до чего-то в пространстве (например, при посредстве телефона) или во времени – это для нас самое обычное дело. Таким образом, «мыслю, следовательно, существую» – это именно факт, который может быть и истинным, и ложным. Но этот факт является истинным всегда, когда он декларируется субъектом в его собственном «здесь и сейчас».

К огромному сожалению, из Декартова «мыслю, существую» может быть выведено не всё, что нам нужно для обоснования положений философии информации. Отдельные вещи могут быть выведены (например, концепция информационного скафандра и сопутствующие этой концепции рассуждения об ограниченности собственного мира), но нам этого мало. Даже конструкция «сигнал-контекст» не может быть выведено из «мыслю, существую» так как сам факт мышления включает в себя данность всех существующих внутри мышления контекстов. Вынос контекстов за скобки рассуждения (в «мыслю») приводит к тому, что весь феномен информации приходится выносить в сигнал, и там его безнадёжно реифицировать. Это, кстати, наводит на некоторые мысли о том, почему вопрос поиска материальных основ сознания стал нерешаемой задачей для имеющейся научной парадигмы. Кроме того, из «мыслю, существую» не может быть выведено утверждение «не только я мыслю», которое необходимо хотя бы для рассмотрения акта коммуникации. Нам ничего другого не остаётся, кроме как взамен привычного и уютного «мыслю, существую» выдумать другой принцип поиска оснований надёжного знания.

В качестве простого теста для проверки надёжности оснований можно использовать так называемый «сумасшедший аргумент». «Сумасшедшим аргументом» я называю предположение о том, что всё, происходящее вокруг меня: вся моя жизнь, все события, все, с кем я общаюсь – это всё плод моего тяжелейшего психического расстройства, и на самом деле я есть не что иное, как напрочь свихнувшееся неописуемое существо, прикрученное ремнями к койке в психиатрической лечебнице в совершенно иначе, чем я могу себе это представить, устроенной Вселенной. Если обоснование не перестаёт работать даже при таком чудовищном предположении, оно надёжно. Декартово «мыслю, существую» выдерживает этот «сумасшедший аргумент», и, следовательно, его выдерживает любая теория, непосредственно на нём основанная. В поисках альтернативного способа обоснования нам просто нужно добиться того же результата.

Ситуационно-зависимые основания

Главная идея, которую я буду применять для вывода оснований философии информации, будет заключаться в отказе от поиска Абсолютных Истин. Вместо этого предлагается отталкиваться от решаемой задачи и каждый раз выводить наборы оснований, надёжность которых будет сугубо локальной, исключительно внутри рамок решаемой задачи. Этот подход есть не что иное, как реализация инструментального подхода к философствованию, применённого к проблеме поиска оснований. Заплатить за это удовольствие придётся тем, что в качестве оснований мы получим не один единственный совершенный во всех отношениях продукт, достойный увековечивания на скрижалях, а инструмент, позволяющий получать по потребностям продукты, совершенство которых тоже будет иметь место, но оно, совершенство, всегда будет сугубо локальным. Пользуясь обыденной аналогией, мы отказываемся от поиска идеального крепёжного инструмента, и в ситуации, когда у нас есть шурупы, будем иметь возможность обосновать пригодность отвёртки, а если есть гвозди, пригодным инструментом будет становиться молоток.

Представьте, что вы в супермаркете набрали продуктов, и сейчас стоите в очереди на кассу. Пока есть возможность, можно пофилософствовать об иллюзорности происходящего. Например, о том, что и супермаркет, и девушка на кассе, и покупаемые продукты – всё это есть не более чем сочетание сигналов, приходящих к нам в мозг по зрительному, слуховому и прочим нервам. Ещё можно порассуждать о том, что деньги есть всего лишь условность, и с точки зрения истинного устройства мироздания являются редкостной бессмыслицей. Но очередь подходит, и вместо абстрактных рассуждений об иллюзорности денег, гораздо более актуальным становится вопрос «А не забыл ли я дома кошелёк?». Когда мы находимся внутри ситуации купли-продажи, общий вопрос «существуют ли деньги?» получает однозначный ответ «однозначно да» и заменяется на более частный вопрос «они существуют в кармане или дома?». Итак, внутри ситуации купли-продажи мы к нашему всегда истинному факту «мыслю, существую» можем добавить столь же неоспоримо истинный в данный конкретный момент факт «деньги существуют». Мы, конечно, можем продолжить свои метафизические изыскания и, проигнорировав вопросительный взгляд продавщицы, не входить вовнутрь ситуации купли-продажи, в результате чего отправиться домой без продуктов.

Представьте себе, что вы участвуете в шахматном турнире. Если вы действительно пришли участвовать, а не только троллить окружающих заумной метафизикой, то условием вхождения вовнутрь ситуации «шахматный турнир» будет признание факта существования не только своего собственного «я», но и факта существования шахмат, а также правил игры в них. А также факта существования турнира и его правил. Вы, возможно, потихоньку попытаетесь нарушить правила (мощный смартфон с хорошей шахматной программой сразу повышает уровень до мастера спорта) и, возможно, это даже сойдёт с рук. Но это ни в малейшей степени не отменит ни факт существования правил, ни факт [безуспешной попытки] их нарушения.

Принцип ситуационно-зависимого обоснования заключается в том, что если в какой-то ситуации мы пытаемся говорить о ней и пытаемся добиться того, чтобы это говорение имело смысл, мы в набор первичных фактов смело можем включить факт существования самой ситуации, факт своего нахождения внутри неё, факт говорения (мышления) о ней и факты существования тех сущностей, без которых данная ситуация невозможна.

Может показаться, что, открывая дорогу ситуационно-зависимым первичным фактам, мы даём зелёный свет интеллектуальной распущенности, которая неизбежно приведёт к возможности обоснования чего угодно. Да, ситуационно-зависимые первичные факты – инструмент опасный, но опасным он становится только при безграмотном использовании. Можно выделить два простых правила, делающих применение этого инструмента полезным и безопасным:

1. Когда первичный факт удачно принят и весьма продуктивно использован для одной ситуации, может возникнуть соблазн его слегка абсолютизировать и использовать при рассуждениях о других ситуациях. Этого делать не нужно. Первичный факт не должен выходить за рамки той ситуации или набора ситуаций, для которой он выведен. Например, если даже шахматный турнир имеет денежный призовой фонд, включение в эту ситуацию того понятия «деньги», которое введено для ситуаций купли-продажи, не корректно, так как в ситуации «игра на деньги» эти самые деньги играют совсем не ту же самую роль, которая на них возложена при купле-продаже. Даже несмотря на то, что это в сущности одни и те же бумажные денежные знаки. А вот если в турнире присутствуют договорные проплаченные партии, то внутри ситуации турнира появляется купля-продажа, и тогда уже разговор о «тех самых» деньгах как об одном из первичных фактов становится уместным.
   
   
2. Не признавать первичными те факты, которые хоть и желательны внутри ситуации, но без которых ситуация всё же возможна. Например, я могу о дате рождения человека говорить в терминах знаков Зодиака (для этого я обязан их взять в качестве первичных фактов), но это никоим образом не помешает мне в качестве основной рабочей гипотезы считать всю астрологию от начала и до конца всего лишь литературным жанром, суть которого заключается в сочинительстве ниочёмных псевдопророческих текстов.

Неосторожное обращение с любыми способами философского обоснования даёт отвратительный результат. Даже концептуальная красота и идейная чистота факта «мыслю, существую» не помешала Рене Декарту сразу же ввести несколько для него очевидных, но весьма далёких от основательности предположений, и в результате получить совсем далёкое от красоты и чистоты «доказательство» существования Бога.

Несмотря на всё богатство ситуаций и, соответственно, выводимых из них первичных фактов, эта методика оказывается устойчивой к «сумасшедшему аргументу». Ведь действительно, моё существование внутри ситуации «супермаркет, продукты, касса, деньги» подразумевает существование первичного факта «деньги» вне зависимости от того, действительно ли я физически имею место в очереди на кассу супермаркета, или же это всё только чудится моему больному разуму.

Завязанный на идею «внутри ситуации» способ философского обоснования является логическим следствием инструментального подхода к философствованию, то есть той основы метода, о которой говорилось во введении. Если бы рассуждения нами предпринимались для установления абсолютной истины («наиболее общих законов мироустройства»), то ситуационно-зависимое обоснование, конечно, было бы полностью непригодно. Но если наша деятельность направлена на выработку инструментов, пригодных для решения конкретных задач, то мы вполне имеем право оттолкнуться и от факта существования этих задач, и от самого факта нашей потребности в пригодных инструментах.

Применение ситуационно-зависимых обоснований

Каждый раз для каждой конкретной ситуации заново «с нуля» выводить основания и выстраивать все цепочки – слишком накладно. Особенно с учётом того, что ситуации склонны меняться чуть ли не ежеминутно. Поэтому имеет смысл сразу выработать набор приёмов, позволяющих выводить утверждения, которые хоть и не будут претендовать на звание абсолютных истин (от них нам пришлось отказаться, как только мы завязались на ситуации), но всё же будут применимы достаточно широко.

Добыча фактов

Предположим, мы выяснили, что для какой-то конкретной ситуации некий факт является первичным. Из этого следует, что если мы от этого факта отмахнёмся и постановим считать, что «глупости это всё, этого на самом деле не существует», то мы автоматически этим закроем для себя возможность адекватным образом рассматривать и ту конкретную ситуацию, для которой этот факт является первичным, а также все ей подобные. В следующий раз мы отмахнёмся от чего-нибудь ещё, потом ещё, и в конце концов придём к тому, что круг вопросов, для которых мы можем иметь первичные факты, стянулся в точку, выродился и фактически перестал существовать. И всё из-за того, что для найденного для одной ситуации первичного факта мы всего лишь нашли другую ситуацию, в которой этот факт никак не может быть первичным.

Рассмотрим следующие два утверждения:

1. «Золушке фея сделала карету из тыквы»
2. «Золушке фея сделала карету из головы мачехи»

Для того, чтобы иметь возможность хоть что-то сказать об этих наборах букв, мы должны принять в качестве первичных фактов существование Золушки, фей и прочих весьма сомнительных вещей. С одной стороны, мы, конечно, помним, что это всё выдумки, но с другой стороны можем точно сказать, что первое утверждение истинно, а второе ложно. Но как может быть истинным факт взаимодействия двух несуществующих предметов? Да, конечно, в том мире, который мы называем реальным, той самой Золушки, разъезжавшей на карете из тыквы, никогда не существовало. Но является ли это достаточным поводом для того, чтобы вообще навсегда строжайшим образом отказать Золушке в существовании, тем самым наглухо закрыв для себя возможность обсуждать сюжет этой весьма неплохой сказки? Это просто неразумно. Разумнее будет осознать, что есть ряд ситуаций (их можно условно обозначить как «мир сказки про Золушку»), в которых существование той самой Золушки и дружественной ей феи является первичным фактом, а вне этого мира (даже хотя бы в мире сказки про трёх поросят) этот факт не является даже правдоподобной гипотезой.

Дело, конечно же, отнюдь не ограничивается Золушкой. Под описанный здесь нож отрицания легко попадают такие вещи как душа, жизнь, мышление, смысл, цель, свобода, любовь и ещё огромный список того, говорить о чём правильным образом нам было бы не просто небесполезно, а прямо-таки жизненно необходимо.

Добыча первичных фактов работает по такому алгоритму:

1. Рассматриваем ситуацию, внутри которой нам нужно уметь строить осмысленные высказывания.
2. Вычисляем первичные факты, имеющие место в данной ситуации.
3. Учимся этими первичными фактами оперировать, не рефлексируя на то, что «а на самом-то деле этого всего не существует». Нет никакого единого, вечного и неизменного «самого дела». Есть ситуации, вовнутрь которых мы попадаем и внутри которых мы должны уметь ориентироваться.

Ну и, конечно, очень желательно уметь не затаскивать золушек, фей, чертей, богов, и даже свободу, мышление, цели и смыслы туда (то есть вовнутрь тех ситуаций), где их нет.

Отдельный весьма серьёзный нюанс заключается в том, что из сущности ситуации можно добывать не только первично надёжные факты, но и первично ненадёжные факты. То есть те, которые обязаны внутри ситуации иметь логическую возможность быть и истинными, и ложными. Рассмотрим, например, ситуацию, когда я пытаюсь узнать, какая завтра будет погода. А конкретно, будет ли весь день идти проливной дождь. Первично надёжными (истинными) фактами в этой ситуации будут «завтрашний день точно наступит» и «какая-нибудь погода точно будет». Но первично надёжные факты – ещё не совсем всё, что у меня есть внутри рассматриваемой ситуации. Моя деятельность по поиску ответа на мой вопрос строится вокруг того, что пока я внутри этой ситуации, мне неизвестно, будет ли завтра дождь. Существование вопроса и неизвестность ответа на него – логически необходимые условия нахождения внутри ситуации поиска ответа.

Таким образом, к ситуации можно приписать набор первично надёжных (истинных либо ложных) фактов и набор первично ненадёжных фактов. По критерию «надёжность» проходит чёткое и однозначное разделение множеств фактов внутри ситуации. Факт внутри ситуации присутствует или как необходимое утверждение, или как открытый вопрос.

Очень интересный случай представляют собой открытые математические проблемы. Вообще, математика по своей сути является тавтологией, в которой все присутствующие утверждения либо абсолютно истинны, либо абсолютно ложны. Но есть ряд утверждений, про которые нам не известно, истинны они или ложны. Например, сейчас одной из таких проблем является гипотеза Римана о нулях дзета-функции. В силу тавтологичности математики, ответ, конечно, присутствует, и он один. Но он сейчас неизвестен. Поэтому лучшие математические умы мира бьются над этой загадкой, ищут этот ответ. Их устроит любой из вариантов – и «да, истинна», и «нет, ложна». В ситуации «поиск доказательства» гипотеза о нулях дзета-функции является открытым вопросом, но как только доказательство будет найдено, гипотеза перестанет быть гипотезой, и это утверждение или станет доказанной теоремой, или доказанной теоремой станет её отрицание.

Поиск ситуаций

Допустим, через операцию добычи фактов мы получили некое утверждение с обязательной припиской «первично надёжно» или «открытый вопрос». Теперь мы можем запустить процесс в обратную сторону и вычислить ситуации, в которых данный факт присутствует. Если мы научились оперировать добытыми фактами, значит, мы научились адекватно рассуждать во всех ситуациях, в которых этот факт присутствует. Двигаясь от фактов к ситуациям, можно даже найти не просто отдельные ситуации, а целые классы ситуаций. В результате любая теория, имеющая обоснование через найденные первичные факты, будет надёжна внутри любой ситуации, относящейся к классу.

Довольно любопытной и небесполезной мне представляется практика искусственного конструирования первичных фактов для поиска ситуаций, в которых эти факты присутствуют именно так, как задано. Например, по такому пути я пошёл в описанном выше примере с приборчиком, оповещающим о моей смерти: взял наш привычный первично надёжный истинный факт «мыслю, следовательно, существую» и придумал ситуацию, в которой этот факт является первично ненадёжным. Ненадёжность в данном случае обеспечена тем, что я никак не могу гарантировать, что приборчик не даст ложного срабатывания, и поэтому в заготовленном письме всё же не помешала бы приписочка о том, что сообщённый факт всё же следует для надёжности перепроверить.

В принципе, при оперировании искусственными фактами может получаться, что искомое множество ситуаций будет оказываться пустым. Например, для утверждения «Гарри Поттер существует» есть класс ситуаций, в которых оно является первично истинным фактом (мир сказки про Гарри Поттера) и есть класс ситуаций, в которых утверждение первично ложно (за пределами мира сказки), но придумать ситуацию, в которой это утверждение является открытым вопросом, я не могу.

Можно утверждать, что если мы научимся аккуратно лавировать от ситуаций к первичным фактам и наоборот, к ситуациям и их классам, то мы сможем получать теории, обладающие высочайшей надёжностью.

Объективная реальность

Когда начинаем применять ситуационно-зависимые обоснования, у нас нечто странное начинает происходить с объективной реальностью. Той самой действительностью, которая обязана существовать помимо наших фантазий и желаний. Реальность, которую мы мечтаем познавать и на которую хотим воздействовать.

Во-первых, объективная реальность перестаёт быть чем-то единым целым. Попав в одну ситуацию и выведя из неё набор первичных фактов, мы получаем реальность, которая совсем не обязательно должна хоть как-то соотноситься с картиной мира, выведенной из первичных фактов другой ситуации. Классическое понятие единого неделимого вечного Бытия перестаёт быть чем-то основополагающим и становится в большей степени историческим курьёзом, чем рабочим инструментом.

Во-вторых, в такую странным образом фрагментированную объективную реальность начинают проникать очень странные сущности. Такие, которых мы в объективной реальности совсем не ждали. Например, Золушка с феей и каретой из тыквы. Конечно, все эти странные сущности надёжно запираются в тех резервациях, из которых им хода нет, но сам факт проникновения таких диковинок в свято оберегаемую нами действительность не может поначалу не шокировать.

Жёсткость концепции единой и неделимой объективной реальности уже привела к тому, что целые пласты самых животрепещущих мировоззренческих вопросов оказались сброшены в мутное болото агностицизма. Не имея возможности утверждать объективное существование в рамках неделимого Бытия тех предметов, с которыми нам ежесекундно приходится иметь дело, мы получили чудовищный по своим масштабам разгул мракобесия и интеллектуальной расхлябанности. На ум приходит ассоциация с девицей, которая согласна связать свою жизнь только с идеальным во всех отношениях претендентом на руку и сердце, а пока таких персонажей почему-то не наблюдается, она путается с каждым встречным-поперечным.

В следующих главах нам придётся учиться оперировать весьма необычными сущностями, утверждать существование которых в едином Бытие было бы попросту невозможно. Весьма спорное с точки зрения тотальной объективной реальности понятие «контекст» было лишь началом. Если материалистическая наука хоть как-то может (очевидно, что с каждым годом всё хуже и хуже) удовлетворяться прокрустовым ложем единого Бытия, то метафизическая система, претендующая называться философией информации, не может позволить себе роскоши игнорировать причудливый и местами противоречивый мир нематериальных объектов. В таких условиях единственной альтернативой отказу от неделимости объективной реальности был бы только полный отрыв от любой реальности и безоговорочная капитуляция мистицизму. Капитуляции не будет. Будет фрагментированная объективная реальность, с которой мы научимся работать.

Ревизия пройденного

Самое время сейчас, получив методику обоснования, пробежаться по двум предыдущим главам (введение и краткую историю вопроса пропускаю, поскольку там нечего обосновывать) и с предельной степенью занудности попридираться к имеющимся там сомнительным утверждениям.

Дуализм: метафора «книга»

1. Какое я имел право говорить о книге как о материальном объекте? Откуда мне знать, что все эти «масса», «объём», какие-то загадочные «химические свойства» и прочее реально существует, а не наколдовано зловредными демонами или безумными создателями миров виртуальной реальности?
   
   Если мне нужно передвинуть шкаф, а поднять его вместе с книжками у меня сил не хватает, то мне нужно физически выгрузить книги из шкафа. В этой ситуации книги рассматриваются как материальные объекты, имеющие массу и занимающие место в пространстве. Вне зависимости от того, реальна реальность или виртуальна, я нахожусь внутри ситуации «нужно передвинуть шкаф». Таким образом, факт «книга как материальный объект» имеет место хотя бы внутри одной ситуации, и поэтому говорить о нём мы имеем право.
   
   
2. По какому это праву я решил, что книга – нематериальный объект? Книга – это ведь исключительно материальный объект! Она имеет объективное существование, не зависящее от нашего сознания и знания о нём. «Объективно существовать» – это свойство материи, и только материи, а всё остальное существует только субъективно, то есть ненадёжно, недоказуемо, призрачно и недостойно внимания. (это я, извините, воспроизвёл стандартный ход мысли диалектических материалистов)
   
   Для добычи этого факта ходить далеко не будем. Вы, читатель (да-да, лично вы в своём «здесь и сейчас»), находитесь внутри ситуации «чтение книги». Вот этой самой книги. Давайте посмотрим, какой первичный факт является неотъемлемой частью этой ситуации. Существование меня – точно нет, потому что оно самоочевидно только для меня, но для вас оно не выдерживает испытания «сумасшедшим аргументом». Да и вообще, может быть, именно сейчас (в вашем «сейчас») я сплю глубоким сном, и поэтому не мыслю. Или уже умер, и вообще как живой организм не существую. Может быть, первичным фактом будет существование той поверхности, с которой вы читаете буквы? Она, конечно, желательна, но не обязательна. Если вы слушаете эту книгу, то нет никакой поверхности. Отбрасываем как желательное, но не обязательное. Может быть, ваша способность понимать эту книгу? Само собой да, но этого мало. Нужно что-то ещё. Нужен текст этой книги. Тот самый текст, который вы читаете. Без него никак. Если нет текста, то это уже никакое не чтение книги. Выходит, что в перечень имеющихся сейчас у вас первичных фактов можно смело добавить такую штуку, как текст книги. Текст книги может существовать и может не существовать, но вот конкретно сейчас он наиобъективнейшим образом существует.
   
   Необходимость оперирования нематериальными сущностями возникает не только внутри ситуации чтения книги, но и внутри любой ситуации, когда нам бывает нужно узнать что-то о том, до материи чего мы в данный момент дотянуться не можем. Даже если я выглянул в окно, увидел падающие капли и принял решение взять зонтик, мне этот зонтик пригодится не для защиты от тех капель, которые я увидел (они уже успеют упасть), а совсем от других капель. Молекулы воды – материя, но когда я выглядывал в окно, меня интересовали не они, а нематериальный объект «ответ на вопрос о том, идёт ли сейчас дождь».

Дуализм: тотальность физической реальности

Почему это я материальную реальность привязал исключительно к физическому пространству? А как же время?

Пространство – весьма удобное вместилище для предметов, которые «не я». И даже для такого особенного предмета, как «моё тело». А время – плохое вместилище. Предметы, место которых исключительно в прошлом, уже не существуют (существуют только их следы в настоящем), а те, которые исключительно в будущем, ещё не существуют (существуют только намерения или прогнозы, которые в настоящем). Если по пространству я могу перемещаться и помещать своё «здесь» рядом с местом, занимаемым интересующим меня предметом, то в «сейчас» я крепко заперт. Время – крайне интересная с метафизической точки зрения сущность и в рамках философии информации мы о нём обязательно поговорим, но сейчас важно лишь то, что с точки зрения поработать вместилищем для существования предметов оно есть крайне неудачный вариант.

Дуализм: тотальность информационной реальности

В рассуждениях о мирах субъектов нагло постулировал, что кроме меня существуют ещё и другие существа, и мой информационный скафандр не совпадает с их информационными скафандрами. Не опрометчиво ли? Может быть, информационный скафандр один на всех?

Когда мы находимся внутри ситуации «общение», мы в качестве первичного факта должны признать существование того, с кем мы общаемся. В ряде ситуаций хоть сколько-нибудь надёжное знание того, что собой «реально» представляет собеседник, бывает получить трудно (собеседник «linda» с котиком на аватарке может оказаться бородатым мужчиной или даже программным ботом), но сам факт наличия собеседника внутри ситуации «общение» неоспорим.

Гипотеза единства всех информационных скафандров опровергается тем, что мы можем оказаться внутри ситуации, когда часть сущностей, присутствующих внутри нашего скафандра, присутствует, а часть не присутствуют внутри скафандра существа, с которым мы общаемся (ситуация «общение с собакой»). А предположение, что скафандр собаки является подмножеством нашего, не доказуемо и не опровергаемо, так как и для доказательства, и для опровержения нужно выйти за пределы собственного мира, а этого делать нельзя.

Дуализм: тотальность неразделимости реальностей

Картинка с двумя осями (материальной и нематериальной) логически следует из тотальности и различности двух реальностей. С тотальностью вроде бы разобрались, но почему они обязаны быть различны? Может быть, они всё же не различны, и если как-нибудь хитро провести третью ось, то она зацепит сразу всё, что нам нужно?

Всё семейство ситуаций, вовнутрь которых мы можем попасть, условно можно разделить на те, в которых нам существенно существование предметов в пространстве и ситуаций, в которых конкретика по пространству не существенна. Когда нужно найти ключ от дома («господи, в какой карман я его положил?»), пространственное положение искомого предмета существенно. Поэтому внутри таких ситуаций существование физического пространства постулируется именно так, как проведена «материальная» ось. Это нам сразу даёт необходимость материальной оси именно в том виде, как она есть. Даже если мы предельно хитро проведём другую ось, всё равно осей должно получиться минимум две. А раз две, значит, они различны.

Вообще, картинка с двумя осями плоха тем, что осей там именно две. По-хорошему, их должно быть больше, поскольку один и тот же предмет зачастую может рассматриваться с разных точек зрения. Материальный (пространственный) аспект – он, конечно, один, поскольку имеем одно единое вместилище для существования материи. Но нематериальных аспектов может быть столько, насколько нам хватит фантазии. Тут и познавательная ценность, и денежная ценность, и эстетическая, и что угодно ещё. Всё это богатство пришлось свести к одной условной «информационной» шкале исключительно для того, чтобы хоть как-то изобразить на двумерном рисунке.

Дуализм: реификация

А, собственно, почему мы должны бояться этой штуки? Может быть, реификация, особенно, когда она грамотно выполнена – это именно то, о чём следует мечтать?

Аналогично предыдущему пункту, только берём ситуации, внутри которых наличие физического пространства не требуется. В таких ситуациях постулирование наличия физического пространства в качестве вместилища (и, следовательно, требование, чтобы рассматриваемые объекты именно в нём имели место) будет нарушением принципа «не затаскивать в первичные факты ничего из того, то не следует из сути ситуации».

Существование информации: сигналы и контексты

1. Как насчёт информации без сигнала?
   
   Если внутри ситуации присутствуют только первично надёжным факты, то она полностью определена, и никаких дополнительных «входящих» не нужно. Но, к сожалению, такая ситуация оказывается полностью сама на себя тавтологически замкнута. Ни входа, ни выхода. Изолированная система. Практического интереса не представляет. Практический интерес появляется, когда внутри ситуации есть открытые вопросы. А когда появляется открытый вопрос, появляется необходимость понимать, что и как с ним может происходить. Сигнал – это и есть нечто такое, получаемое извне ситуации, что приводит к изменениям в открытом вопросе. Или даёт однозначный ответ, и тогда ситуация завершается и превращается в другую ситуацию, в которой факт, фигурировавший в виде открытого вопроса, становится первично надёжным фактом, или даёт уточнение, но полностью вопрос не закрывает.
   
   Рассматривая любую ситуацию с открытыми вопросами, мы обязаны предполагать существование сигналов, воздействующих на открытость открытых вопросов.
   
   
2. Как насчёт информации без контекста?
   
   В ситуации с открытым вопросом этот самый открытый вопрос является контекстом, которого, раз уж мы постулировали открытость вопроса, не может не быть.
   
   
3. Может быть, кроме сигнала и контекста, надо бы добавить что-нибудь ещё?
   
   Может быть. Сигнал-контекстная конструкция – всего лишь инструмент. Если его можно усовершенствовать, то почему бы и нет?

Существование информации: измерение информации

1. Кто сказал, что формула Шеннона правильная?
   
   Формула не может быть неправильной. Неправильным может быть её применение.
   
   
2. А может быть, правы детерминисты, и вся информация о всём прошлом, настоящем и будущем Вселенной всё же где-то объективно существует?
   
   Предположим, так оно и есть. Примем существование этой информации (наверно, всё же данных) как первично надёжный факт и попытаемся представить себе ситуацию, характеризуемую этим первичным фактом. Первое, на что можно обратить своё внимание – это на то, что находящийся в этой ситуации субъект с абсолютной точностью знает всё своё будущее. Следовательно, ситуация принятия решений для него невозможна (все решения уже приняты и ему заранее известны). Получившаяся ситуация оказывается напрочь лишённой открытых вопросов и, следовательно, контекст субъекта оказывается равным нулю. То есть субъект имеет всеобъемлющий сигнал, но никакого контекста для интерпретации этого сигнала не имеет. Получившийся у нас гипотетический всеведущий субъект хоть и существует (именно под него мы сконструировали ситуацию), но категорически не способен мыслить. Из этого простого рассуждения следует, что предположение об объективном существовании всемирной детерминистической книги судеб входит в неустранимое противоречие с фактом «я мыслю».
   
   Не удивляйтесь, что оттолкнувшись от идеи пандетерминизма, мы сразу вышли на идею всеведущего существа. С таким же успехом можно было бы, оттолкнувшись от всеведущего существа, выйти на пандетерминизм. По своей сути и вульгарный материализм и единобожеский мистицизм являются двумя сторонами одного и того же абсурда.

Существование информации: «информация» в физике

1. Откуда такая уверенность, что при помощи колдовского демона Максвелла нельзя нарушить закон сохранения энергии?
   
   Если мы говорим о законе сохранения энергии, то понятие «энергия» мы обязаны брать именно в том смысле, который ему даётся в физике. А в физике энергия – это по определению то, что сохраняется при любых превращениях. Сама состоятельность понятия «энергия» в физике является гипотезой, но пока что нам всем везло с тем, что если обнаруживался дисбаланс суммы известных видов энергии, то всегда находился новый вид энергии, в который перешла или откуда взялась разница. В ситуации «теоретическая физика» обнаруженное нарушение закона сохранения энергии – это сигнал к поиску нового вида энергии. Гипотетически, конечно, возможно, что при найденном дисбалансе новый вид энергии найден не будет, но тогда это будет означать, что от понятия «энергия» нужно будет отказаться. В любом случае, для того, чтобы бить тревогу, нужен натурный эксперимент, а, насколько мне известно, работающего демона Максвелла пока что никому создать не удалось.
   
   
2. Откуда такая уверенность, что прогресс физики не приведёт наконец-то к открытию инфорода?
   
   См. выше про бессмысленность реификации. Наверняка неоднократно будет найдено нечто, что сгоряча захочется посчитать материальной основой информации. В этой ситуации я бы предложил вспомнить, что нам уже прекрасно известны тысячи способов, при помощи которых можно положить сигнал в материю, и вновь найденное явление рассмотреть как плюс один из них.

Существование информации: данные

Определение понятия «информационный объект» через привлечение понятия «Интернет» – не слишком ли круто?

Это не определение, а всего лишь критерий, который иногда может быть полезен.

Итоги главы

Дальше градус безумия будет только нарастать. Единственным способом удержаться в рамках реальности и не пуститься в бессмысленный полёт ничем не стеснённой мысли может стать только полезная привычка изо всех сил держаться за нерушимо прочные основания.

Основные рассмотренные понятия и концепции:

1. Философское основание как способ отличить надёжные концепции от оторванной от реальности фантазии.
2. «Сумасшедший аргумент» как инструмент для тестирования оснований на надёжность.
3. Первичный факт как не являющееся тавтологией утверждение, истинность которого принимается как данность. Известны разные подходы к решению задачи обретения первичных фактов, и ситуационно-зависимое обоснование – один из них.
4. Суть ситуационно-зависимого обоснования в том, что если мы рассматриваем какой-либо вопрос, то либо мы можем сам факт существования этого вопроса принять в качестве первичного факта, либо должны признать эту нашу деятельность лишённой смысла.
5. Первичные факты можно чётко разделить на первично истинные факты и первично ненадёжные факты.
6. Правила ситуационно-зависимого обоснования (их следует запомнить и неукоснительно применять):
   
   
   • Отказ от абсолютизации. Ситуационно-зависимое обоснование непригодно для поиска Абсолютных Истин. Всё, выведенное из ситуационно-зависимых первичных фактов, является обоснованным только в рамках рассмотренной ситуации (или класса ситуаций).
   • В перечень первичных фактов разрешается брать только то, без чего рассматриваемая ситуация определённо невозможна. Правильный первичный факт должен выдерживать испытание «сумасшедшим аргументом».
7. Инструментальные приёмы, полезные при применении ситуационно-зависимых обоснований:
   
   
   • Добыча фактов. Первичный ситуационно-зависимый факт не может быть отвергнут только на основании того, что существуют ситуации (другие ситуации), в которых он определённо является ложью.
   • Поиск ситуаций. Конструирование ситуации, в которой наперёд заданное утверждение (или их набор) является первичным фактом. Полезно для выяснения границ рассматриваемой ситуации и поиска взаимозависимостей первичных фактов.
8. Объективная реальность перестала быть единой и неделимой. При применении ситуационно-зависимых обоснований становится нормой жизни такое положение дел, когда те вещи, которые в одной ситуации несомненно реальны, в другой ситуации с необходимостью отсутствуют.

Глава 4. Системы

Для того чтобы сделать следующий шаг и подойти к теме «зачем информация?», нужно научиться рассуждать о целенаправленно действующих субъектах. А для этого нужно научиться рассуждать о системах. Но сначала рассмотрим весьма любопытную тему «объективация», которая интересна нам не столько сама по себе, сколько как способ с правильной стороны выйти на понятие «система».

Объективация

Так получилось, что рассуждать о Вселенной во всей полноте её многочисленных аспектов у нас не очень получается. Вернее сказать, совсем никак не получается. Нам приходится из всеобъемлющей реальности выхватывать кусочки, и рассматривать их по отдельности. Оперировать сразу всей реальностью в своих интересах тоже не получается. Оперировать приходится отдельными фрагментами. Результатом такого единственно доступного нам кусочечного подхода является чрезвычайно стойкая наша иллюзия, что миру, в котором мы живём, внутренне свойственно состоять из объектов. Выйдя на улицу, мы видим дома, деревья, людей, животных, автомобили, камни и прочие объекты. В зеркале мы видим себя, и себя также считаем одним из объектов, существующих в мире. Нам кажется, что разделение мира на объекты, которым мы привыкли пользоваться, является врождённым свойством объективной реальности. Казалось бы, ну как же может быть иначе?

Конечно же, иначе может быть. Допустим, камень, лежащий на дороге. Мы его можем увидеть, можем о нём поговорить с товарищем, и даже, если он не слишком тяжёлый, можем поднять рукой и выкинуть с дороги. Но всё же обособленность камня – это в некотором роде иллюзия.

Можно выделить два тесно переплетённых между собой семейства причин, побуждающих нас считать, что камни как отдельные объекты существуют:

1. Мы регулярно попадаем в ситуации, когда нам нужно разбрасывать или собирать камни. Внутри ситуации, когда нам нужно проехать, а эта лежащая на дороге штука мешает нам это сделать, весьма небесполезно иметь факт «камни существуют». Таким образом, существование камней легко обосновывается ситуационно-зависимым обоснованием.
   
   
2. Мы сами являемся такими существами, для которых оперирование кусками реальности, обладающими такими масштабами и свойствами не только полезно, но и возможно. Камень – такой объект, который и в достаточной мере стабилен, чтобы мы успели его увидеть и осмыслить, и твёрд, чтобы не рассыпаться у нас в руках. Кроме того, он достаточно безопасен для того, чтобы мы могли взять его в руки без риска мгновенно сгореть или умереть от действия контактного яда. Нет ничего удивительного в том, что, наверно, во всех человеческих культурах есть специальное слово, обозначающее такие предметы.

Нам представляется чем-то само собой разумеющимся кажущаяся естественная объектность кусков реальности, находящихся в твёрдом агрегатном состоянии вещества, особенно если их без особых усилий можно отделить от их окружения. Гораздо хуже дело обстоит с жидкостями, газами и полями, для которых лишь весьма условно можно сказать, где конкретно объект начинается, а где заканчивается. Совсем отвратительно дело обстоит с объектностью нематериальных объектов. Например, с видами доходов, типами правонарушений, жанрами музыкальных произведений и прочими такими вещами.

Объективацией я дальше буду называть процесс, результатом которого является объявление некоторого куска реальности отдельным объектом.

Объективация – это всегда субъектно- и ситуационно-зависимый процесс. Зависимость от субъекта обусловлена тем, что субъект может выполнять только ту объективацию, к которой он приспособлен, а ситуационная обусловлена тем, что в зависимости от того, в какой ситуации находится субъект, он из одной и той же реальности может выделять разные объекты. Мой любимый пример – стакан воды. Если я прошу принести мне стакан воды, я ожидаю получить сосуд, наполненный жидкостью. А когда принесённый мне стакан воды выпиваю, то в данном случае стаканом воды уже является только жидкость. Употреблять вовнутрь стеклянный сосуд у меня нет ни желания, ни возможности. В течение секунд границы объекта «стакан воды» поменялись, но меня почему-то это даже нисколько не удивляет.

Сам по себе мир не состоит из объектов. Объекты в мире «появляются» только тогда, когда в мир приходит субъект и, исходя из своих задач и возможностей, выполняет объективацию.

Рискну предположить, что объективация является одной из самых низкоуровневых операций, выполняемых мозгом. Пока мы не выделили объект, мы не можем строить о нём никаких высказываний, и поэтому объективация предшествует любой логике. Пока нет объекта, нам нечему приписывать свойства, и на основе этих свойств включать объект (которого ведь ещё нет) в классификацию. Поэтому объективация обязана предшествовать любой математике, основанной на теории множеств. Объективация во многом похожа на задачу распознавания образов, но всё же она не есть распознавание образов, так как перед тем, как приступить к распознаванию чего бы то ни было, это «что-то» желательно объективировать. Даже для принятия простейшего решения из разряда «погнаться за этим или отползти подальше» желательно «это» сначала объективировать.

Отдельный интересный вопрос заключается в том, является ли объективация непременным условием любых информационных процессов. С одной стороны, конечно, оно придаёт информации предметность (информация становится «очёмной»). С другой стороны, объективация никоим образом не следует из конструкции «сигнал-контекст», и поэтому нам ничто не мешает в информационных терминах рассматривать, например, процесс простейшего регулирования, для которого привнесение «объектов» не нужно или даже вредно.

Центробежный регулятор, который работает, но ничего не объективирует

Если обратить пристальное внимание на наше собственное взаимодействие с окружающим миром, можно легко обнаружить, что мы объективируем далеко не всё. Например, если положить на ладонь камень и держать его на весу, не давая скатиться, можно обратить внимание на то, что хоть все составляющие этой ситуации и можно описать словами (камень как объект, рука как объект, удержание на весу как объективированное действие и т.п.), но можно этого и не делать. В своей повседневной жизни мы очень многие действия выполняем вполне осмысленно, но для их осуществления объективация нам не нужна. Более того, попытка сознательно разложить происходящее на составные части и внутри себя всё это «проговорить», может стать портящим всё совершенно лишним утяжелением. Может быть, когда мы учимся держать камень на весу, нам полезно осознать угол наклона руки как отдельный измеримый объект, но когда мы уже научились это делать, наши уже обученные внутренние регулирующие механизмы начинают прекрасно справляться с задачей без какой бы то ни было объективации.

Тема «объективация», кроме всего прочего, нам наглядно демонстрирует одну серьёзную проблему, которую мы ни в коем случае не должны упускать из виду. Изначально определив философствование как поиск языка, пригодного для использования в различных ситуациях, мы сразу попали в ситуацию необходимости применения объективации. Мы не имеем никакого не предполагающего предварительной объективации способа словесной коммуникации, и это вносит существенное искажение. Например, если мы рассуждаем о показанном выше на картинке центробежном регуляторе, нам первым делом придётся разложить эту систему на отдельные детали, и после этого описать, как они взаимодействуют. Даже если абстрагироваться от деталей реализации, мы всё равно вынуждены будем рассуждать о том, как скорость вращения вала паровой машины стабилизируется обратной связью через механизм регулирования подачи пара. При этом и «скорость вращения», и «обратная связь», и «регулирование подачи пара» являются поддающимися количественному описанию хоть и абстрактными «информационными», но всё же объектами. С нашей внешней по отношению к системе человеческой точки зрения мы имеем набор объектов, но если мы попытаемся взглянуть на происходящее изнутри ситуации регулирования подачи пара, то сможем обнаружить, что внутри этого маленького информационного скафандра никаких объектов не водится. Или водится, если управление заслонкой реализовано при помощи микроконтроллера, программа для которого написана на объектно-ориентированном языке программирования.

Рассуждая о разных вещах, постараемся не забывать, что кроме той позиции размышляющего, рассуждающего и, как следствие, объективирующего существа, в которой мы в силу необходимости находимся, может иметь право на существование иногда гораздо более адекватный взгляд изнутри, и там уже никаких объектов может не быть. Приведённый в предыдущем абзаце пример с управляющей программой, написанной на объектно-ориентированном языке программирования, иллюстрирует идеологическую ловушку, в которую вследствие непонимания различий позиций «извне» и «изнутри» попали имеющиеся у нас сейчас информационные технологии. До сих пор продолжает считаться, что информационные системы будут эффективны, если как можно точнее будут отражать происходящее в реальном мире. Поскольку мы не знаем иного реального мира кроме того, который мы воспринимаем в виде объектов, то, следуя логике, нам кажется желательным, чтобы компьютер оперировал теми же понятиями, которыми оперируем мы сами. Таким образом, мы сами выполняем объективацию и преподносим её результат компьютеру в готовом виде. После этого любая система, разработанная с применением объектно-ориентированных технологий, оказывается овеществлением той конкретной ситуации, в которой находился проектировщик в момент придумывания объектной модели. Когда ситуация меняется (не «если», а именно «когда», потому что ситуация меняется постоянно), та гора программного кода, которая была разработана под ставшую не адекватной модель, либо отправляется на помойку, либо становится чреватым массой проблем постоянно подлатываемым источником головной боли. В результате мы с удивлением наблюдаем, как впечатляющий прогресс аппаратного обеспечения с лихвой компенсируется ростом тяжеловесности и неповоротливости программного обеспечения. Те же самые задачи, которые когда-то подтормаживали на Pentium-100, теперь точно так же подтормаживают на Core i7, и объяснить это ростом функциональной насыщенности программ удаётся не всегда, потому что во многих случаях функциональность осталась без видимых изменений. Очень сложно бывает объяснить, почему совсем не обязательно пытаться затащить вовнутрь системы в первозданном виде ту логику, которую мы рассчитываем потом наблюдать извне.

Кроме того, закладывая в компьютер заранее выполненную нами самими объективацию, мы лишаем его малейшего шанса самому выполнить эту базовую операцию. После этого нам не следует сетовать на то, что никакого понимания компьютер нам продемонстрировать в принципе не способен. Следуя традиционным подходам к построению информационных систем, мы обречены подробно объяснять компьютеру, что и как ему следует делать. Некоторым начальным приближением к качественно новым технологиям, позволяющим программировать цели, а не последовательности действий, можно считать бурно развивающуюся сейчас тему «глубокое машинное обучение». Именно там, во внутренних слоях искусственной нейросети, происходит нечто такое, что уже вполне уверенно можно назвать собственной объективацией.

Системность

Когда мы говорим о системах, мы обычно делаем акцент на следующих моментах:

1. Системы являются составными объектами, то есть состоят из объектов, на которые они могут быть декомпозированы.
2. Внутри системы элементы взаимодействуют. То есть можно говорить не только о составных частях, но и о связях между ними.
3. Система в целом имеет хотя бы одно свойство, отсутствующее в её элементах (явление, известное под разными именами как «интегративное свойство», «синергичность», «холизм», «эмерджентность», «системный эффект»).

Двигаться по этому списку будем снизу вверх, поскольку завораживающее в нём – системный эффект. Мой любимый пример для иллюстрации этого явления – топор. Обычный плотницкий топор, который, как известно, состоит из острой железной штуки (она тоже называется «топор»), деревянного топорища и клинышка, при помощи которого железная штука закрепляется на топорище. Топор в целом имеет свойство «им удобно рубить дрова». Если рассмотреть составные части, то железной штукой, конечно, тоже можно как-то пытаться рубить дрова, но делать это совсем неудобно. Чудовищно неудобно. Даже не пробуйте. Деревянной рукояткой (топорищем) дрова рубить совсем невозможно. Про клинышек даже вспоминать не хочется. А вот когда все части правильным образом собраны вместе, получившимся изделием рубить дрова очень даже удобно. Где находится свойство «удобно рубить дрова», когда топор разобран? Похоже, нигде. Его просто нет. Куда оно исчезает, если топор разобрать? Похоже, что в никуда. Можно, конечно, попытаться притянуть к этой ситуации закон сохранения («ничто не появляется из ниоткуда и не исчезает в никуда»), но результат будет плачевным. Придётся предположить, что где-то в мире существует какое-то сумеречное вместилище, из которого при изготовлении топора в уже почти готовое изделие вселяется одна из томящихся там топориных «душ» (а потом, после разборки топора, она туда возвращается). Получается настолько дикая эзотерика, что её постеснялись бы озвучивать даже самые бесшабашные мистики. И это всё при том, что нам точно известно, как устроен и работает топор. Работает он очень просто, и для полного понимания происходящего нам совсем нет нужды привлекать лишние сущности. Единственная сущность, про которую мы всё же обязаны не забыть – это субъект, которому, собственно, и будет удобно рубить дрова. Пока субъект вынужден объективировать составные части по отдельности, полезное ему интегративное свойство на дезинтегрированном наборе деталей он получить не может, но после того, как изделие собрано, оно объективируется уже с имеющимся («возникшим») в объективируемом предмете системным эффектом.

Можно поиграть мыслью о том, что о функционировании нашего мышления (сознания, разума, души и т.п.) тоже можно говорить как о системном эффекте, возникающем на совокупности составных частей нашего мозга. Если это так, то в рассуждениях об отдельной от тела душе смысла не больше, чем в рассуждениях о вселении в изготавливаемый топор отдельно существующего удобства рубки дров. Кроме того, становится понятным, почему великую тайну мышления нам не даёт разгадать не слабость микроскопов, при помощи которых мы изучаем конструкцию нервных клеток, а то, что мы ещё не в достаточной мере научились рассуждать о системных эффектах. Если сознание является макро-эффектом, то, опускаясь на микро-уровень, мы макро-эффект неизбежно выпускаем из рассмотрения.

Некоторые философы любят вместо системного эффекта говорить о переходе количества в качество. Мне кажется, в этом есть некоторая недоговорка. Системный эффект – это совсем не обязательно переход именно количества, и совсем не обязательно переход именно в качество. Если, например, мы возьмём хоть тысячу железяк-топоров, мы не соберём из них предмет, которым удобно рубить дрова. Видимо, для появления качества иногда бывает нужно не количество, а что-то совсем другое. Конечной точкой перехода тоже не обязательно является качество. Это с точки зрения лесоруба сборка топора даёт качество, а сточки зрения бухгалтера, ведущего учёт на выпускающем топоры заводе, сборка топора даёт всего лишь +1 в дебет счёта «Готовая продукция».

Давайте рассмотрим следующий по порядку (движемся по списку снизу вверх) момент, на котором обычно акцентируется внимание при рассмотрении систем, а именно то, что элементы системы взаимодействуют между собой. Можно привести множество примеров систем, части которых между собой не взаимодействуют. Например, слово состоит из букв и имеет эмерджентное свойство (значение слова), не являющееся простой суммой значений букв. При этом осмысленно говорить, что буквы в слове между собой как-то взаимодействуют, нет никакой возможности. На это можно, конечно, возразить, что системы, элементы которых не взаимодействуют, мы наблюдаем с позиции «извне». А если система объективирована и наблюдается с позиции «извне», то всегда можно сказать, что на самом деле она никакой системой не является и представляет собой сложившуюся у субъекта иллюзию. На это есть два контраргумента:

1. Если существование системы в конкретной ситуации является первичным фактом (ситуационно-зависимое обоснование), то о каком «самом деле» может идти речь?
2. Наблюдать не связанную взаимодействиями систему мы можем не только извне, но и изнутри, являясь её частью. Например, охранник может воспринимать систему обеспечения безопасности как единое целое даже в том случае, если отсутствие взаимодействия между отдельными её элементами ему очевидно. Взаимодействие ведь возможно только между объектами одной природы. Элементами системы безопасности могут быть установленные на окнах решётки (материальные объекты) и принятый в организации регламент замены дверных замков (информационный объект). Взаимодействие между этими объектами очевидно невозможно.

Понятие «система» сложилось в то время, когда системами назывались сборные материальные изделия. Говоря о собранном в единое целое материальном изделии действительно трудно обойтись без признания того, что части должны быть физически соединены в единое целое. Но если говорить о нематериальной системе (естественный язык как знаковая система, законодательство как система регулирования общественных отношений, денежная система как фундамент рыночных отношений и т.д.), то вполне можно обойтись без требования взаимодействия частей между собой. Если анализ связей между элементами системы помогает пониманию происходящего, то его можно рекомендовать, но если мешает, то не нужно сильно переживать по поводу того, что приходится нарушать один из центральных постулатов доставшегося нам в наследство от великих кибернетиков прошлого «системного подхода». В конце концов, в мире есть много взаимодействующих объектов, не образующих собой системы просто потому, что отсутствуют ситуации, в которых их объективация в качестве единого целого могла бы быть нам чем-то полезна. Пусть нас больше никогда не тревожит, если вдруг будет оказываться, что элементы какой-нибудь из рассматриваемых нами систем между собой не взаимодействуют. Появлению системных эффектов это зачастую никак не мешает.

Последний (если снизу вверх) существенный момент – это то, что системы являются составными сущностями. В связи с этим имеет смысл доказать два утверждения:

Утверждение 1:если мы констатировали в объекте появление системного эффекта, то рассматриваемый объект является составным. Просто по определению системного эффекта как свойства, присущего целому, но отсутствующего в составных частях. Если объект неделим, то ни о каких системных эффектах говорить невозможно.

Утверждение 2:если мы констатировали тот факт, что объект является составным, то на этом объекте обязан наблюдаться системный эффект. Это следует из того факта, что если мы находимся внутри такой ситуации, в которой у нас возникла потребность объективировать набор составных частей как единое целое, то эта потребность может быть сформулирована только в терминах, обозначающих возникающий на образующемся целом системный эффект.

Таким образом, декомпозируемость систем и появление системного эффекта являются парой свойств, взаимно являющихся друг для друга необходимыми и достаточными условиями. Следовательно, они являются разными формулировками, обозначающими одно и то же явление. Для определённости назовём его системностью.

Что интересно, сформулированные утверждения 1 и 2 остаются в силе не только при объективации системы с позиции «извне», но и при объективации с позиции «изнутри».

Иногда, говоря о системах, в качестве существенного момента выделяют иерархичность. То есть если нечто состоит из составных частей, то эти составные части также могут быть декомпозированы, и потому тоже рассмотрены не как объекты, а как подсистемы, состоящие в свою очередь из под-подсистем, и так далее. Вроде бы логично, но полезно вспомнить, что механизм объективации, через работу которого мы имеем и саму систему, и составляющие её части, является ситуационно-зависимым. А это значит, что когда мы приступаем к декомпозиции подсистем на под-подсистемы, мы, уже вышли из ситуации первоначальной объективации системы и первоначальной её декомпозиции, и теперь оказались в заложниках того выбора, который мы тогда сделали. Критерий декомпозиции, применённый на первом шаге, не может быть применён на втором, поскольку уже полностью себя исчерпал. На втором шаге приходится применять уже другой критерий, и в итоге двухуровневая иерархическая декомпозиция неизбежно оказывается результатом смешения двух разнородных принципов, отягощённым тем, что второй критерий волюнтаристски поставлен в «подчинение» первому. Исходя из своего обширного и разнообразного опыта практической работы с иерархическими конструкциями, могу сказать, что ни разу не встречал ни одной иерархии, свободной от логических неувязок и связанных с ними серьёзных неудобств.

Иерархичность – мнимое свойство систем, примерно в ста процентах случаев появляющееся в результате логических ошибок, и примерно в таком же количестве случаев сулящее одни неприятности. Появление иерархии в любом рассуждении о системах – хороший повод первым делом заняться поиском ошибки. Даже с древовидностью деревьев не всё так просто, как кажется. Те, кто утверждают, что деревья уж точно древовидны, просто ни разу не видели их корней.

Не системы

Может сложиться неправильное впечатление о том, что системами можно считать вообще всё на свете, поскольку декомпозируемость любых вещей – это всего лишь вопрос наличия подходящего режущего инструмента. Если бы это было так, то свойство «является системой» оказалось бы применимо ко всему, чему угодно, и, таким образом, оказалось бы полностью выхолощенным. Поэтам позволительно высказывать всеобщие утверждения в стиле «всё суета и томление духа», но при здравом рассуждении мы должны понимать, что оперировать термином «суета» мы имеем право только в том случае, если как-нибудь исхитримся найти то, что не является суетой, и уже тогда с полным на то правом сможем на контрасте с не суетностью не-суеты рассмотреть суетность суеты. С системностью систем примерно то же самое. Нам для корректного рассмотрения системности как воздух нужно найти предметы, системами не являющиеся.

В материальном мире искать такие предметы бесполезно. В материальном мире всё пилится на части, и вопрос, как было сказано выше, лишь в наличии подходящей пилы. Даже то, что физически разделить не получается, можно разделить логически. По-настоящему неделимыми (атомарными) являются предметы, имеющие нулевой размер. То есть точки. Вовнутрь точки ничего не помещается, поэтому точку разделить невозможно. А раз её невозможно разделить ни физически, ни даже логически, то ни о каких системных эффектах (свойствах, присутствующих у целой точки, но отсутствующих у… чего?) речи идти не может. Примеры точек:

1. Геометрическая точка в пространстве. Например, вершина А треугольника ABC. Или центр окружности. Или точка пересечения двух прямых. Что интересно, точка, несмотря на свой нулевой размер, может обладать свойствами. Например, свойством равноудалённости от всех точек окружности.
   
   
2. Число. Тоже точка, только не в геометрическом пространстве, а на числовой шкале. Например, число пи. Можно возразить, что число пи – бесконечно сложная штука, имеющая внутри себя бесконечный хвост десятичных знаков после запятой. Но нет, хвост возникает только при попытке записать в десятичной системе счисления. В пи-ричной системе счисления число пи записывается очень просто: «10». Да-да, системы счисления не обязаны иметь целочисленное основание. Опять же, числа имеют свойства, хоть и являются точками нулевого размера.
   
   
3. Вообще любая идентичность имеет точечное свойство неделимости. Как только мы что-то объективировали (не важно что), мы можем захотеть включать этот предмет в рассуждения, использующие операторы «тот же» и «такой же». Применение оператора «тот же» – это оперирование идентичностью объекта, а «такой же» – оперирование свойствами. «Вот тётя Маша, та самая Маша, на которую ты обратил внимание в школьном альбоме» – пример оперирования Машиной идентичностью. «Наш новый дворник такой же пьяница, как и предыдущий» – пример оперирования свойствами.

Примеры с геометрическими точками и числами нужны были только для того, чтобы показать, что поиск атомарных вещей – не такая уж безнадёжная задача, как могло показаться сначала. Настоящий же интерес представляют, конечно, идентичности. Остановимся на них подробнее.

Бывают ситуации, требующие оперирования идентичностями. «Позовите к телефону того вашего сотрудника, который вчера к нам приходил», «принеси тот листочек, на котором записывал», «он родом из того же города, что и я», «спиши затраты на ту же статью, на которую списывал в прошлом месяце». Замена в этих высказываниях оператора «тот же» на «такой же» полностью искажает смысл. Бывают ситуации, когда идентичность не важна, а важны свойства. Во фразе «пусть завтра к нам придёт такой же толковый сотрудник, какой был на прошлой неделе» можно заменить «такой же» на «тот же», но это будет лишнее ограничение, сужающее круг возможностей. Бывают ситуации, когда оперирование идентичностью невозможно. Во фразе «купи таких же помидоров, как вчера» невозможно заменить «таких же» на «тех же». «Те» помидоры уже куплены и съедены, и ещё раз их купить не получится никак.

При рассмотрении любой системы на период нашего внимания к ней мы обязательно фиксируем её идентичность. Если в каждое следующее мгновение мы будем считать, что перед нами не тот же самый объект, что был мгновение назад, нам останется только ошарашенно взирать на калейдоскоп никак не связанных друг с другом кадров. Даже если объект изменчив (например, струя воды, в которой сама вода сменяется каждую секунду), это не мешает нам его стабилизировать идентичностью, и в результате получить возможность об этом объекте рассуждать. Например, о струе воды можно сказать, что она слишком сильная, и надо бы сделать её немножко потише. В этой ситуации нас ничуть не смущает, что молекулы воды постоянно сменяются. Сам объект «струя воды» вполне оказывается тем объектом, с которым можно взаимодействовать и которым при помощи водопроводного крана можно управлять. Идентичность «эта струя воды», которую мы приписываем объективированному куску реальности, является по своей сути логической точкой, объектом нулевого размера. Струя воды – постоянно изменчивая система, а приписанная ей логическая точка «эта конкретная струя воды» – стабильная не-система.

Никакой мистики в понятии идентичности нет. Мистика появляется, как только мы пытаемся идентичность реифицировать. Где существует струя воды? Вот здесь, вытекает из крана и уходит в раковину. Где существует идентичность «эта струя воды», которая обладает свойствами точки нулевого размера? Ээээ… В центре сечения выхода из трубы? Или поместим её в центр массы струи? И то, и другое – совершенно лишний волюнтаризм. Может быть, логическую точку лучше поместить в голову наблюдателя? Может быть, но в чью голову мы её будем помещать, если на струю смотрят двое? В общем, логическая точка на то и логическая, что её никуда не нужно помещать в пространстве. У нас прекрасно получается оперировать логическими точками без какого-либо их размещения в физическом пространстве.

Оперировать логическими точками – это значит использовать их при построении высказываний. Мы знаем, что Волга впадает в Каспийское море. Для того, чтобы это сказать, мы взяли логическую точку «река Волга» (сама Волга – это, конечно, никакая не точка, а огромная система, но идентичность «река Волга» – это точка) и связали её с логической точкой «Каспийское море» логической (предикатной) связкой «впадает».

Системы: Волга и Каспийское море

Логические точки: Волга и Каспийское море

Мы не можем использовать в высказываниях сами объекты. Только их обозначения. Логические точки. Идентичности.

Идентичности не имеют никакого конкретного физического воплощения. Любое физическое воплощение подразумевает ненулевой размер и, как следствие, внутреннее содержание. Логическая точка не имеет размера. Именно этим она нам и ценна. Всё приписывание свойств зафиксированному таким образом объекту выполняется предикатными связями.

Когда мы классифицируем объект или явление, мы тем самым конструируем связь, связывающий идентичность объекта с множеством. Вот это яблоко – вкусное, оно принадлежит множеству вкусных вещей. Анжелина Джоли – красивая, она принадлежит к множеству красивых существ. Сократ – человек (как и Анжелина Джоли), он принадлежит к множеству «люди». Нет никаких оснований думать, что природа множества в тот момент, когда это множество используется в предикатной связке, чем-то отличается от природы объекта на другой стороне связки. Таким образом, каждое множества – это тоже не только что-то большое и сложное, но и логическая точка, к которой крепятся кончики связей. Экземпляр связки, в свою очередь, является составной сущностью (точка на одном конце, точка на другом конце, смысл связки), но как только мы хотим чем-то охарактеризовать сам этот экземпляр какой-нибудь характеристикой (например, «это правда» или «это ложь»), мы это делаем при помощи опять же предикатной связки, на одном конце которой имеем экземпляр имеющейся предикатной связки, а на другом – значение характеристики. Наиболее интересные и часто используемые в этом плане значения – «истина» и «ложь». Которые, естественным образом, при таком использовании являются логическими точками. Идентичностями. «Что есть истина?» – вопрошают философы. Я не знаю, что есть истина, но зато я знаю, что есть «истина». Это логическая точка, к которой крепятся предикатные связки, характеризующие достоверность утверждений.

Может показаться, что идентичности в силу их внутренней пустоты есть совершенно бесполезные в хозяйстве штуки. Нас, в конце концов, может интересовать сама река Волга, а не какая-то абстрактная внутренне пустая логическая точка «река Волга». Но смысл в умении оперировать понятием идентичности есть уже хотя бы потому, что как только мы пытаемся хоть что-то утверждать о реке Волга, мы уже по факту начинаем пользоваться этим странным точечным предметом. Сам факт повсеместного использования идентичностей в предикатных связках позволяет через ситуационно-зависимое обоснование утверждать, что идентичности существуют. Конечно, не как материальные (это была бы реификация), а как нематериальные объекты.

Есть ряд явлений, о которых без привлечения понятия «идентичность» адекватно рассуждать не получается. Например, любовь. Настоящая любовь, идущая сквозь годы, обстоятельства и изменчивость свойств объекта любви – это интенция именно на идентичность, а не набор свойств. Интенция на набор свойства – это всего лишь сиюминутное сочетание потребительских предпочтений, и такое желание любовью, конечно же, не является. Какую бы мы любовь ни взяли – любовь мужчины к женщине, женщины к мужчине, родителя к ребёнку, ребёнка к родителю, к своей семье, к своему городу, к своему народу, к стране, к своему делу, или даже любовь собаки к своему хозяину, в любом случае в качестве объекта любви в первую очередь должна рассматриваться эта внутренне пустая казавшаяся нам бесполезной логическая точка. Иначе непосредственно и достоверно наблюдаемые факты в систему не складываются и предстают перед нами как какая-то абсурдная фантасмагория. На принятие идентичности в качестве объекта любви можно возразить в том духе, что любящая ребёнка мать, и уж тем более собака, любящая хозяина, не задумывается о всяких заумностях типа логических точек нулевого размера и о применимости исчисления предикатов. Конечно, это так. Но это не важно. Планеты тоже не имеют ни малейшего представления ни о массах, ни о квадратах расстояний, но это не мешает Ньютоновской механике давать точное и адекватное описание их движения.

Особый интерес представляет для нас наша собственная идентичность, обозначаемая нами как наше собственное «я». Можно ли рассмотреть это самое «я» как присущую каждому из нас самоидентичность? Я не вижу к этому ни одного препятствия. Если мы имеем говорить о «я» как о логической точке, то сразу возникает ряд весьма забавных следствий, из которых наиболее любопытными мне кажутся бессмертие этого самого «я» и решение проблемы самосознания. Если «я» рассматривать как логическую точку, то эта точка не перестаёт существовать при разрушении организма. Предикатные связки значительным образом меняются (дополняются предикатом «умер», а ещё ряд предикатов, например, «можно пригласить на чаепитие», выходят из употребления), но сама логическая точка остаётся нетронутой. Логическая точка неуничтожима.

Что касается самосознания, то если мы рассматриваем «я» как идентичность, ничто не мешает нам считать самосознанием способность субъекта оперировать понятием собственной идентичности. Это сразу убирает с проблемы самосознания весь налипший на неё налёт высокопарной мистики и переводит рассуждения в сугубо конструктивное русло. Существуют ли кроме человека ещё существа, способные оперировать понятием собственной идентичности? Очевидно да, поскольку наличие понимания в стиле «вот это – я, а вот это – уже не я» полезно организмам во множестве различных ситуаций, включая даже такую банальную вещь, как приём пищи. Существуют ли существа, не обладающие самосознанием? Трудно сказать, но если при функционировании какой-либо системы оперирование собственной идентичностью ни для чего не пригождается, то, вполне возможно, что и механизмов у неё для этого нет.

Примеры технических систем, оперирующих и не оперирующих понятием собственной идентичности:

• Wi-Fi-адаптер знает свой MAC-адрес и, слушая эфир, принимает только те пакеты, которые предназначены для этого адреса. Налицо небесполезное оперирование собственной идентичностью.
• Настольный калькулятор. Для выполнения вычислений ему совсем не обязательно оперировать своей идентичностью. Если идентичность калькулятора всё же зачем-нибудь понадобится (например, для учёта малоценки), то бухгалтер приклеит инвентарный номер. Приклеенная бумажечка, хоть и добавит этому предмету идентичность, но внутренние механизмы калькулятора об этом не «узнают». Внешняя идентичность появится, а оперирование собственной идентичностью – нет.

Очень жалко, конечно, такую сакральную штуку как наше драгоценное самосознание сводить к тому, что в простейшем случае реализуется двумя строчками программного кода (я сам такое неоднократно делал), но ещё хуже, когда простое и полезное решение вопроса утапливается в словесном болоте мистических умопостроений.

Границы

Итак, у нас вырисовывается весьма интересная картина. На выходе процесса объективации мы имеем системы (например, река Волга), которые сразу же снабжаются идентичностями (соответственно, «река Волга»). Сразу имеем два в одном. В основе – логическая точка, но всё оперирование этой точкой заключается в манипуляциях с прикреплёнными к ней предикатными связками. А также предикатами, привязанными к ответным частям первоначальных предикатов. И ещё предикатами, характеризующими связки. Лес связок растёт, и если вовремя не остановиться, он поглотит весь мир, ведь уже на втором шаге мы выходим на логическую точку «истина», откуда через вопрос «что есть истина?» имеем риск уйти вообще куда угодно. Да что уж говорить, даже на первом шаге через вопрос «зачем мне этот объект?» мы выходим на наше бесконечное и всеобъемлющее «я».

Если мы каждый предмет будем логически расширять до всего мира, то это, конечно, тупик. Мы должны где-то останавливаться. Но где? В предельно минимальном случае мы имеем саму идентичность, но идентичность – не система. Система появляется только тогда, когда к точке прикрепили что-то ещё. Может быть, системой считать только набор предикатов, непосредственно прикреплённых к рассматриваемой идентичности? Тоже не очень хорошо. Почему только их? Почему цепочку «A-B-C» не посчитать связью «А-С»? В общем, нахождение однозначной и единственно верной границы любой системы оказывается задачей, изначально не имеющей решения. К счастью, обычно на выходе процесса объективации мы получаем не только идентичность, но и массу подсказок относительно того, как в данной конкретной ситуации нам следует провести границу. Здесь самое время вспомнить, что объективация всегда функционирует как субъектно- и ситуационно-зависимый процесс, и если сейчас мы чётко и правильно провели границу так, как её провели, из этого вовсе не следует, что через минуту в слегка изменившейся ситуации эта граница останется столь же правильной.

Рассмотрим такую систему, как кошка Мурка. Во-первых, она обладает пушистым телом, имеющим место в физическом пространстве. Если мы просто хотим её погладить, и она от нас не убегает, то этим можно и ограничиться. Вот кошка, подходим и гладим. Если мы хотим её покормить, то в рассмотрение нужно взять в первую очередь не тело (оно может где-то гулять, а где конкретно – даже не важно), а сведения о том, какая пища является подходящей для кошек. Если у нас возникло желание её приютить, то нас для начала должно заинтересовать, является ли истинным применённый к этой кошке предикат «бесхозная». Ну и, конечно, ещё масса других предикатов, описывающих характер, состояние здоровья (глисты!!!), приученность к чистоте, возможную беременность (хотите сразу же проблему котят?) и так далее. Взять кошку в дом – это не просто перетащить через порог несколько килограмм живого веса. Это вхождение в симбиоз, притом, возможно, не только с кошкой, но и с токсоплазмой. Ограничиться в данном случае наличием физического тела – непростительная легкомысленность.

Если вы когда-нибудь в научно-популярных новостях увидите заголовок «Учёные создали модель кошки», обязательно поинтересуйтесь, учтены ли в этой модели взаимоотношения с людьми, мышами, собаками, симбиоз с микрофлорой, развитие индустрии кошачьих кормов, прогресс ветеринарии, а также, чтобы сюрпризов не возникало, имеющие место в некоторых странах особенности законодательного регулирования содержания домашних животных. А то ведь, знаете ли, без учёта всего этого любая модель кошки существенно не полна. Если когда-нибудь в этих же новостях прочитаете, что «через 50 лет станет возможно создание модели человеческого мозга», просто посмейтесь. Мозг в отрыве от его, мозга, среды обитания – это ни о чём. А среда обитания мозга – это весь без исключения мир, каким мы его знаем, включая мозги незадачливых экспериментаторов.

Теперь рассмотрю в качестве системы самого себя. За основу, естественно, возьмём свою идентичность, то есть логическую точку, обозначаемую словом «я». У меня есть физическое тело. Сразу же возникает интересный вопрос, что мне следует считать физическим телом моего «я». В некоторых случаях можно ограничиться головным мозгом, или даже корой его больших полушарий, ведь именно там, как считается, расположена аппаратура, реализующая моё мышление. Красиво получается – сигналы по нервам на вход, сигналы по нервам на выход, но чего-то не хватает. Например, если я скажу «сидел в кресле, а потом пересел на диван», то это будет бессмыслицей, ведь я как сидел в тёплой, тёмной и прочной костяной коробочке, так и продолжил сидеть. В ситуации с креслом и диваном надо бы расширить меня до размеров моего тела. Выхожу из дома, иду по улице. Проезжающий грузовик забрызгивает мои штаны и пальто грязью из лужи. Теперь я грязный. Или не я, а только моя одежда? Нет, всё-таки я. Я хочу выглядеть прилично, и поэтому мне нужно себя почистить. Незаметно вовнутрь границы своего «я» включил ещё и одежду. Почистившись, сажусь в автомобиль, еду, неудачно паркуюсь. Помял себе бампер. Подождите, но у меня ведь нет такой части тела, как бампер. Тем не менее, помял его я именно себе. Получается, что когда я за рулём, вовнутрь системы, обозначаемой мной как «я», я включаю автомобиль. Почему бы и нет? А если, забивая гвоздь, промахнусь мимо гвоздя и попаду себе по пальцу, то нельзя будет сказать, что это молоток, такой нехороший, попал мне по пальцу. Это я себе по пальцу попал. Да, физический контакт пальца был с молотком, но в тот момент молоток был продолжением моей руки и, таким образом, являлся частью системы, обозначаемой идентичностью «я».

Как и ожидалось, граница моего «я» ситуационно-зависимая. Давайте посмотрим, до каких пределов она может быть широкой. В принципе, вовнутрь системы своего «я» мы в зависимости от ситуации включаем всё, что обозначаем словом «моё». Моё тело, моя одежда, мой дом, моя семья, мои друзья, мои враги (вот так, да), мой город, моя страна, моя планета. Мой мир. Мои представления о добре и зле. Когда у меня что-то болит, то это моя боль, а если хочу кушать, то это мой голод. Я знаю за собой некоторые изъяны, и это мои изъяны, а переживать по их поводу меня заставляют мои представления о том, что лучше бы их не было. Мои представления о пагубности моих изъянов, конечно же, тоже можно и нужно считать частью меня. Как-то так получается, что пределов для расширения своего «я» у меня нет. В разных ситуациях я, конечно, провожу границу «вот здесь я, а вон там уже не я», но иногда бывает полезно вспоминать, что разговор обо мне и о мире, в котором я живу – это, в принципе, разговор об одном и том же предмете. И дело, конечно же, не только во мне. Вы, читатель, и мир, в котором Вы живёте – это тоже один и тот же предмет. Впрочем, это далеко не новость. Сущностное единство субъекта и мира, в котором он живёт – ключевой пункт весьма древней философии, обозначаемой как «дзен». Мы просто вышли на эту древнюю истину странным образом не через медитацию в высокогорном монастыре, а через рассуждения об объективации, системах, идентичностях и ситуационной зависимости границ.

Итоги главы

Основные рассмотренные в этой главе понятия и концепции:

1. Объективация – процесс, результатом которого является объявление некоторого куска реальности отдельным объектом. Операция объективации предшествует (является неявно подразумеваемой «нулевой» операцией) любой логики.
2. Объективация всегда является субъектно- и ситуационно-зависимым процессом. Не может существовать никакого единственно верного разделения целостной реальности на отдельные объекты.
3. Система – что угодно (объективированный кусок реальности), обладающее свойством системности.
4. Системность – слитые воедино логической неразрывностью («два в одном») два свойства: декомпозируемость и наличие эмерджентных свойств. Если рассматриваемый предмет может быть декомпозирован, он имеет хотя бы одно эмерджентное свойство. И наоборот, если в наличие свойство, которое можно определить как эмерджентное, объект может быть декомпозирован на составные части, этим свойством не обладающие.
5. Иерархичность – мнимое свойство систем. Наша привычка к выстраиванию иерархий – следствие дефекта восприятия.
6. Объективация кроме самого выделения системы из окружающей его реальности имеет результатом идентичность. Идентичность – логическую точка. Внутренне пустая (нулевой размер) нематериальная сущность, используемая для обозначения объекта.
7. Самосознание можно определить как способность системы небесполезным образом оперировать понятием собственной идентичности.
8. Не нужно забывать, что точек зрения на любой рассматриваемый объект может быть как минимум две: с позиции «извне» и с позиции «изнутри». Все рассмотренные концепции – и объективация, и системность, и использование идентичностей, применимы с обеих этих позиций.
9. Субъект и мир, в котором он живёт – это, в сущности, один и тот же предмет. В подавляющем большинстве случаев об этом бывает удобно забыть, но бывают ситуации, в которых об этом необходимо вспомнить.
10. Сущностное единство субъекта и мира делает невозможным полномасштабное моделирование какого бы то ни было субъекта.

Глава 5. Целенаправленно действующий субъект

Мировая философская мысль плотно застряла на теме «познающий субъект», но нам придётся двинуться дальше и рассмотреть субъекта действующего. Познание — безусловно необходимый компонент, но польза от него появляется только в том случае, когда обретённое знание используется для достижения целей.

Рассмотрение познания в отрыве от его применения имело смысл только до тех пор, пока мы имели привычку реифицировать информацию. Пока знание нами считалось «тонкой субстанцией», складируемой где-то внутри субъекта, можно было говорить о самоценности познания. Теперь же, когда мы разобрались с тем, что никакой «тонкой субстанции» не существует (см. главу 2) и что нет также и единой на все случаи жизни объективной реальности (см. главу 3), мы, вооружившись идеей сущностного единства субъекта и мира (см. главу 4), можем с правильным набором инструментов подойти к обсуждению некоторых ранее неразрешимых вопросов.

Одним из безнадёжных философских вопросов является вопрос о существовании причинности, который можно сформулировать примерно так: «В чём причина того, что в нашем мире повсеместно наблюдаются причинно-следственные связи?» Можно легко заметить, что сам этот вопрос логически закольцован. Причинность в нём стала явлением, рассматриваемым через призму категории «причинность». Тем не менее, вопрос этот есть, и без того, чтобы с ним что-то сделать, нет никакой возможности разобраться с тем, как знания, обретённые познающим субъектом, вообще хоть как-нибудь могут соотноситься с теми целями, которые пытается достичь субъект действующий.

«Зачем» и «почему»

Спрашивая о причинах того или иного явления, мы можем начать вопрос со слова «зачем» или со слова «почему». Иногда бывает так, что вопрос «зачем» не имеет смысла, а имеет смысл лишь вопрос «почему». Иногда бывает наоборот. Иногда бывает так, то корректен и вопрос «зачем», и вопрос «почему», но в этом случае предполагаются принципиально разные ответы. Немножко попрактикуемся:

• Вопрос: Почему идёт дождь?
  Ответ: Пришёл циклон.
  Вопрос: Зачем идёт дождь?
  Ответ: … незачем.
• Вопрос: Зачем горит лампочка?
  Ответ: Хочу почитать.
  Вопрос: Почему горит лампочка?
  Ответ: Падение напряжение на нити накаливания при заданном электрическом сопротивлении вызывает выделение тепловой энергии с мощностью, равной U²/R.
• Вопрос: Зачем течёт вода в ванной?
  Ответ: Руки мою.
  Вопрос: Почему течёт вода в ванной?
  Ответ: Потому что кран открыт.
• Вопрос: Зачем ягоды малины сладкие?
  Ответ: Для того чтобы животные их ели и разносили семена по всему лесу.
  Вопрос: Почему ягоды малины сладкие?
  Ответ: Потому что вырабатываемая в процессе фотосинтеза глюкоза поступает в плоды и там накапливается.

Вопросы в стиле «зачем» предполагают телеологический ответ, то есть основанный на целесообразности события. Естественнонаучный подход предполагает отказ от телеологии или, если это невозможно, требует, чтобы любое «для того, чтобы» в конечном счёте обязательно сводилось к механистичному «потому что». И это правильно. Чуть ниже станет понятно, зачем так сделано.

Рассмотрим, как между собой соотносятся причины и следствия в вопросах «зачем» и «почему». Действие действующего субъекта заключается в том, чтобы сложить комплекс причин, которые в итоге дадут желаемое следствие. Сначала я тянусь к выключателю, а потом наслаждаюсь горящей лампочкой. При этом, когда я тянусь к выключателю, лампочка ещё не горит. А когда горит, включать её уже не нужно. Когда я открываю водопроводный кран, струи воды ещё нет. Когда я подношу руки к струе, мои руки ещё не помыты. Когда руки помыты, мне уже не нужно их мыть. Когда малиновый куст накапливает глюкозу в ягодах, они ещё не съедены животными. Когда ягоды съедены, куст конкретно в этих ягодах больше не накапливает глюкозу. В телеологической «зачемной» причинности следствие всегда по времени позже причины (поздравляю, мы наткнулись на понятие «время»). По пространству причина и следствие тоже могут находиться в разных местах (выключатель на стене, а лампочка на потолке).

В механистической «почемушной» причинности причина полностью совпадает со следствием и по пространству, и по времени. Рассеивание мощности лампочкой выражается формулой P = U²/R, и в этом явлении то место пространства и тот момент времени, где рассеивается мощность P, является в точности тем же местом пространства и тем же моментом времени, где имеется падение напряжения U на электрическом сопротивлении R. Что здесь является причиной, а что следствием? Если мы при помощи выключателя управляем подачей напряжения, а выделение энергии является желаемым эффектом, то пусть напряжение будет причиной, а мощность — следствием. Если света маловато, то мы поменяем лампочку на ту, которая помощнее. Помощнее — это значит обладает меньшим электрическим сопротивлением. Причиной увеличения P станет уменьшение R. А вот электрический генератор работает в обратную сторону — там для того, чтобы получить напряжение на выходе (оно будет желаемым следствием) мы прикладываем усилие (механическую мощность) к валу генератора.

Известная всем нам из механики формула F = ma, связывающая силу, массу и ускорение, тоже всегда обслуживает одну и ту же область пространства и времени. И точно так же мы в зависимости от ситуации можем назначить силу (например, силу своих мышц) причиной, а ускорение мячика — желаемым следствием. А можем наоборот. Например, если силы мышц недостаточно для того, чтобы запихнуть гвоздь в деревяшку, то мы организуем резкое ускорение (замедление с точки зрения физики тоже является ускорением) молотка, и получаем желаемую силу.

В физике стрела времени обратима. Единственное место в физике, где время необратимо — это закон возрастания энтропии. Но если внимательно всмотреться в понятие энтропии, то станет заметно, что оно очень плотно завязано на то, что существует наблюдатель, которому очень не всё равно, в каком из множества равновероятных состояний находится термодинамическая система. Из ничтожно малого (по сравнению с общим) количества состояний он может извлечь выгоду (в том числе финансовую), а из остальных — нет. Вот этим «не всё равно» в рассмотрение системы вносится телеология, и результатом становится появление однонаправленности физического времени.

В телеологической причинности стрела времени необратима. Причина — это инструмент, который у нас есть здесь и сейчас, и который мы можем использовать, а следствие — это то, чего при выполнении действия ещё не существует. Необратимость времени в телеологической причинности обусловлена непреодолимой логической разницей между «существует» и «не существует».

Предопределённость vs. управляемость

Несмотря на то, что в механистической причинности причина и следствие совмещены по времени, тем не менее, время (обычно в формулах обозначается буквой t) в физической реальности всё же присутствует. Попробуем подружить телеологическое время с физическим.

Допустим, я бросаю мяч в баскетбольное кольцо. Моя задача в моём «здесь и сейчас» состоит в том, чтобы придать мячу такую скорость и направление движения, чтобы он спустя некоторый промежуток времени оказался в кольце. Пока мяч летит, я на его движение никак не влияю. Бросая мяч, я стараюсь создать такую предопределённость на несколько секунд вперёд, в которой вероятность события «мяч в кольце» была максимальна. Если удаётся создать жёсткую безальтернативную предопределённость, то можно сказать, что я дотягиваюсь из своего «здесь и сейчас» до «там и потом». Желаемое «там и потом» из состояния «не существует» перевожу в состояние «существует», характерное не для будущего, а уже для настоящего. С точки зрения физического времени «t» это будущее ещё не наступило, и пока что я только наблюдаю полёт мяча, но логически предопределённость уже сложилась, и событие «мяч в кольце» уже является частью моего «здесь и сейчас».

Поскольку результат любого целенаправленного действия всегда находится в будущем относительно того момента, когда действие выполняется, имеет смысл говорить о том, что именно это расширение «сейчас» вперёд, в будущее, и есть то самое, что целенаправленно действующий субъект делает с телеологическим временем. Поставил чайник — создал предопределённость на то, что через несколько минут будет кипяток. Добыл продуктов на ужин — сделал более вероятной предопределённость на сытость до утра. Починил крышу — убрал нежелательную предопределённость быть затопленным во время дождя.

Чем более надёжны наши знания об окружающей обстановке, тем более надёжно и с более далёким горизонтом мы можем выстраивать цепочки предопределённостей. Знания — это информация. В первую очередь информация о том, за какие рычажки можно подёргать в нашем «здесь и сейчас», чтобы получить желаемое «потом». Это, собственно, и есть ответ на вопрос «зачем информация».

Рассмотрим какую-нибудь большую естественную предопределённость. Например, движение Земли вокруг Солнца. Процесс в достаточной степени стабильный, и можно с очень высокой степенью точности вычислить взаимное положение этих объектов, например, на тысячу лет тому назад и, если ничего экстраординарного не произойдёт, на тысячу лет вперёд. Возможности существенно влиять на этот процесс у нас сейчас нет и, подозреваю, даже нет желания такую возможность иметь. Считаем полной предопределённостью если не на миллион лет вперёд, то хотя бы на ближайший год. Солнце всходит и заходит, времена года меняются, и так изо дня в день, из года в год. Событие «завтрашний восход Солнца» можно посчитать будущим, но можно также рассуждать о нём как о некотором растянутом во времени настоящем. Земля вращается, и это наше настоящее, стабильное на очень широкий промежуток времени. Земля движется по орбите — и об этом тоже можно говорить не как об изменении координаты с течением времени, а как о некоем стабильном состоянии «нахождение на эллиптической орбите». Если бы кто-то (бог Ра?) принимал решение о том, всходить завтра Солнцу или нет, то завтрашний восход не был бы предопределённостью, и если мы хотим, чтобы утро наступило, нам, вероятно, следовало бы озаботиться тем, чтобы преподнести богу Ра щедрое жертвоприношение.

Понимать и принимать физическое время как некое растянутое во времени «настоящее» нам сильно мешает то интуитивное представление о течении времени, которое мы (мы все, в том числе и я) привыкли использовать всю свою жизнь. Время нам представляется или как некая ось, вдоль которой мы путешествуем (вчера были в точке «вчера», а сегодня переместились в точку «сегодня», как рисовал Эмметт Браун в фильме «Назад в будущее»), или как некий поток событий, набегающий на нас из будущего и утекающий в прошлое («Лангольеры» Стивена Кинга). Оба этих представления не могут иметь никакого отношения к реальности. Они логически бессмысленны. Если предположить истинность первого представления, то мы имеем движение точки вдоль временной оси, а поскольку это движение, то у него должна быть скорость. А конкретно, одна секунда в секунду. Секунды сокращаем, и получаем безразмерную величину, всегда тождественно равную единице. Получилась полная бессмыслица. Что касается второго представления, то в этом случае мы должны говорить о скорости набегания временного потока, который также оказывается равным одной секунде за одну секунду. Вот и получается, что для того, чтобы стрелки часов могли ходить, автомобили ездить, а дети расти, время должно оставаться намертво неизменным и стабильным «всегда сейчас». Легко, конечно, осознать, что время течь не может, но гораздо труднее придумать, что нам теперь с этим пониманием делать и каким более правильным представлением теперь пользоваться. Лично я сейчас не знаю, что с этим делать. Единственное, что могу предложить, так это не особо переживать, если эти логически бессмысленные представления вступают в противоречие с тем, о чём случается говорить.

Было бы интересно поговорить с профессиональными физиками-теоретиками о том, нельзя ли физику переформулировать так, чтобы не скорость являлась полезной выдумкой, выводимой через расстояние и Δt, а Δt объявлялась полезной выдумкой, определяемой через скорость света. То есть избавиться от необходимости логически бессмысленного фонового процесса «течение времени со скоростью 1сек/1сек».

Должен извиниться перед поклонниками фантастических сюжетов о путешествиях во времени. Поскольку время не течёт, нет того места, в которое нас должна была бы доставлять машина времени. «Место во времени» и сейчас, и миллион лет тому назад, и на чеки вечные потом, одно и то же — «сейчас». Машине времени некуда ехать.

Отдельный интересный случай предопределённости — это неуправляемые случайные события. Бросание монетки, игра в рулетку (только не в казино, т.к. нужна честная рулетка), радиоактивный распад, квантовая редукция — примеры того, как неопределённое (не существующее?) будущее как-бы становится определённым и существующим настоящим. Может возникнуть желание именно в случайных событиях найти источник неопределённости будущего. При этом у нас произойдёт смешение двух неопределённостей — телеологической (пока я не решил, куда пойду, направо или налево, оба варианта возможны, и моя задача выполнить… наверно, по аналогии с квантовой редукцией это можно было бы назвать телеологической редукцией) и механистической. Для того, чтобы эти две в корне различающиеся по своей природе неопределённости не смешивались, предлагаю при рассмотрении образа жизни целенаправленно действующих субъектов механистическую неопределённость считать предопределённостью, отличающуюся от других предопределённостей тем, что действующий субъект никак не может узнать, что и как конкретно произойдёт. Таким образом, управляемым будем считать всё, что не предопределено, а предопределённым всё, что не управляемо, включая даже то, что происходит по законам чистейшей случайности.

Итак, у целенаправленно действующего субъекта в каждой точке и в каждом аспекте его целенаправленной деятельности есть:

1. Цель. Даже если субъект не может внятно объяснить, зачем он что-то конкретное сделал, это ещё не значит, что цели не было. Глубинные структуры нашего естества не всегда отчитываются перед корой больших полушарий за решения, которые они принимают. Кроме того, цель не всегда одна, и зачастую разные аспекты нашей сущности играют нами в перетягивание каната, и это никак не способствует тому, чтобы мы всегда были последовательны и логичны. Когда же то, что «делает» субъект, вообще никакой цели не подчинено (например, вывалившись из окна, движется к тротуару с ускорением 1g), его такая «деятельность» может рассматриваться только как реализация механистической предопределённости. Цель — это информация о том, что «хочу» и чего «не хочу». Через наличие цели реализуется тот замечательный факт, что любому живому организму не всё равно, что будет, а любой неживой системе — абсолютно и окончательно всё равно.
   
   
2. Возможности. С информационной точки зрения субъект должен иметь информацию о том, какие у него в его «здесь и сейчас» есть рычаги, за которые он может дёргать, а также информацию о том, как эти рычаги связаны с исполнением желаний. В принципе, это не два отдельных знания, а одно, но просто иногда уместно сфокусировать внимание на поиске способов воздействия, а иногда на понимании того, к каким последствиям какое действие приводит. Главная прелесть и цивилизационный смысл развития естественных наук, изучающих механистический мир, как раз и заключается в том, что они дают нам знание (информацию) о функционировании предопределённостей, и, пользуясь этими знаниями, мы из нашего «здесь и сейчас» можем запускать всё более длинные и предсказуемые предопределённости, дотягиваясь таким образом до более далёкого и интересного будущего. Это был ответ на вопрос, зачем естественные науки старательно игнорируют телеологическую причинность.

При этом, что интересно, наличие соответствующих целей является необходимым условием знания возможностей. Цель образует контекст для сигнала «учебник физики», а без контекста сигнал не может стать информацией.

Ту сумму знаний, которую нам дают естественные науки, нужно рассматривать не только как свод наложенных на нас ограничений, но и как сборник рецептов, расширяющий наши возможности. Тотальная механистическая предопределённость, исповедуемая детерминистами, не следует ни из какого физического закона. Ещё раз: нет и не может быть ни одного физического закона, запрещающего утверждать, что именно я в своём «здесь и сейчас» выбираю, направо мне пойти, или налево.

Вычисления

В теории алгоритмов вычислением называется преобразование набора исходных данных в набор результатов по заданному алгоритму. При этом на старте вычисления и набор исходных данных, и алгоритм обязаны быть полностью заданы. Именно такая трактовка вычисления имеется в виду в знаменитом тезисе Чёрча-Тьюринга.

Функционирование машины Тьюринга с момента старта до момента останова является неуправляемым процессом, поскольку полностью предопределено набором исходных данных и алгоритмом. Внутри процесса вычисления нигде не возникает вариативность будущего, необходимая для функционирования действующего субъекта. Следовательно, такое вычисление ни в коем случае не может быть реализацией деятельности целенаправленно действующего субъекта. В частности, реализацией человеческого мышления.

Внесение элемента случайности в работу алгоритма или исходные данные (использование ненадёжного оборудования или генератора случайных чисел) также не даёт нам права считать такое вычисление реализацией мышления. Механистическая неопределённость была нами выше рассмотрена как специфический вариант механистической предопределённости.

На этом тему машинного интеллекта можно было бы посчитать закрытой, если бы не одно маленькое наблюдение. Как-то так получилось, что уже сейчас то, что делают имеющиеся у нас компьютеры, не укладывается в классическую концепцию вычисления. Большинство программ для современных операционных систем в своём основном блоке ничего не делают, кроме того, что регистрируют в системе обработчики событий. Программа, управляемая событиями, оказывается открытой миру, и её функционирование, рассмотренное в целом, уже не является одним единым вычислением. Работу текстового редактора, в которой пишется этот текст, уже невозможно воспроизвести машиной Тьюринга. Для того чтобы её воспроизвести, в модель обязательно придётся включить для начала меня самого, а в перспективе — всю Вселенную. На самом низком уровне, на уровне каждого алгоритма обработчика события, всё, конечно, продолжает оставаться Тьюринговыми вычислениями, но как только мы берёмся рассматривать систему в целом, сразу получаем системные эффекты, одним из которых и становится невозможность воспроизведения происходящего машиной Тьюринга.

В своей основе целенаправленно действующий субъект вполне может быть реализован аналогом машины Тьюринга, но поскольку он открыт миру и его функционирование не является единым вычислением, никакого противоречия теории и практики не возникает.

Теорема о внешнем целеполагании

Формулировка:источник целеполагания любой системы, внутри которой применимо понятие «информация», всегда полностью трансцендентен по отношению к системе.

Другими словами: что бы мы ни рассмотрели в качестве системы, деятельность её как единого целого определяется целями, источник которых всегда находится целиком за границами этой системы.

Если говорить применительно к человеку, то аналогичное по смыслу утверждение о внешнем целеполагании, сформулированное в середине 20-го века Виктором Франклом, стало идейной основой разработанной им методики лечения экзистенциальных кризисов, получившей название «логотерапия». Здесь я обобщаю утверждение на любые связанные с понятием «информация» системы, и пытаюсь это утверждение доказать.

Доказательство. Рассмотрим систему, внутри которой имеется процесс, укладывающийся в схему «информация = сигнал + контекст». Как мы помним, контекст — это тоже информация, а поскольку он тоже информация, он также обязан раскладываться на свой собственный сигнал и свой собственный контекст:
 Информация = сигнал1 + контекст1
 Контекст1 = сигнал2 + контекст2
 Контекст2 = сигнал3 + контекст3
И так далее. Подставив детализацию контекста 1 в первую формулу, получаем:
 Информация = сигнал1 + сигнал2 + контекст2
Подставив детализацию контекста 2, получаем:
 Информация = сигнал1 + сигнал2 + сигнал3 + контекст3
Поскольку сигналы являются всего лишь обстоятельствами, значимость которых появляется в контексте, сигналы могут быть объединены и рассмотрены как единое целое:
 Информация = сигнал123 + контекст3
Операцию по выведению контекстов из рассмотрения с попутным схлопыванием сигналов назовём операцией редукции контекстов.

Можно рассмотреть три варианта того, как получающаяся бесконечная цепочка сигналов и контекстов может быть организована:

1. Она может быть зациклена, если в какой-то момент контекстом для информации «контекст_n+m» станет не новый контекст_n+m+1, а ранее пройденный контекст_n.
2. Может наблюдаться деградация контекстов внутри системы по мере продвижения по цепочке. В этом случае, имея хоть как-то различимый контекст_n, мы обнаруживаем, что следующий за ним контекст_n+1 стал пренебрежимо малой величиной и может быть исключён из рассмотрения.
3. Цепочка контекстов может уйти за пределы системы. То есть, допустим, контекст_n ещё является внутренней информацией системы, а контекст_n+1 уже ей не принадлежит.

Других вариантов не просматривается. Для того, чтобы доказать теорему о внешнем целеполагании, нужно доказать невозможность вариантов 1 и 2.

Невозможность зацикливания. Для варианта зацикливания мы имеем следующую последовательность редукций (предположим, что вместо контекста 3 мы имеем возврат к контексту 1). Дано:
 Информация = сигнал1 + контекст1   (выражение 1)
 Контекст1 = сигнал2 + контекст2   (2)
 Контекст2 = сигнал3 + контекст1   (3)
Первый шаг (подставили детализацию контекста 1):
 Информация = сигнал12 + контекст2   (4)
Второй шаг (подставили детализацию контекста 2):
 Информация = сигнал123 + контекст1   (5)
Третий шаг (ещё раз подставили детализацию контекста 1):
 Информация = сигнал123 + контекст2   (6)
Сигнал не изменился, поскольку сигнал₂ уже учтён в совокупности обстоятельств, обозначенных как «сигнал₁₂₃». Из выражений (5) и (6) следует, что контекст₁ равен контексту₂. Подставив контекст₂ вместо контекст₁ в выражение (3) и контекст₁ вместо контекст₂ в выражение (2), получаем:
 Контекст1 = сигнал2 + контекст1   (7)
 Контекст2 = сигнал3 + контекст2   (8)
Из этого следует, что сигналы 2 и 3 никакой роли не играют, и из рассмотрения могут быть исключены. Таким образом, контексты 1 и 2, лишившись сигнала, перестают быть информацией, и та информация, с которой началось рассмотрение, лишается контекста:
 Информация = сигнал1 + NULL   (9)
Лишившись контекста, информация перестаёт быть информацией. Следовательно, хоть с точки зрения топологии ситуация зацикливания контекста топологически выглядела осмысленной, давать контекст, необходимый для существования информации, она не способна.

Невозможность затухания контекста внутри системы. Допустим, на некоем шаге n у нас информационная ёмкость контекста стала пренебрежимо малой величиной:
 Информация = сигнал1234..n + контекстn
, где контекстn → 0
Пока мы ещё можем проследить контекст, информация у нас может быть полноценной за счёт того, что, двигаясь по цепочке, мы скопили большой сигнал. Но как только контекст перестаёт быть различимым, вся совокупность сигналов теряет контекст и перестаёт быть информацией. Следовательно, ситуация затухания контекста внутри системы в ноль не даёт нам появления информации.

Ситуация выхода контекста за пределы системы.
 Информация = сигнал1234..n + контекстn
, где контекст_n дальше не детализируется по причине выхода за пределы рассматриваемой системы. Для детализации контекста_n нам пришлось бы ввести контекст_n+1, но мы это сделать не можем, поскольку он для системы трансцендентен. Соответственно, логическая связка «контекст_n — контекст_n+1» для системы трансцедентальна (то есть черезгранична).

Таким образом, смысл манипулирования сигналами 1, 2, 3, и так далее до n, может определяться только тем, что при объективации системы было вынесено за её границы. Что и требовалось доказать.

При этом, заметьте, совсем не обязательно, чтобы мощность трансцендентного контекста_n+1 была грандиозной. Главное, чтобы этот трансцендентный контекст не был нулевым. Достаточно любой малой, но не пренебрежимо малой величины, чтобы породить лавину контекстов, которая в результате даст очень даже существенную информацию.

Прежде, чем начать продуктивно использовать теорему о внешнем целеполагании, не могу отказать себе в удовольствии провернуть одно маленькое забавное рассуждение. Рассматривать в качестве системы буду весь свой мир, то есть всё содержимое моего информационного скафандра (надеюсь, вы не забыли, что это такое). По сути, мой инфоскафандр — это весь мир, каким я его знаю, включая даже то, что не знаю, но что способен узнать. Самого себя, свою семью, своих друзей, а также всё окружение, включая города и страны, Землю, Солнечную систему, галактику, квазары и чёрные дыры — всё это я как-то знаю, поэтому это всё внутри моего инфоскафандра. Представления о добре и зле, о «хорошо» и «плохо» — тоже там же. Даже такие абстракции, как теорема Пифагора, число пи и, да, теорема о внешнем целеполагании — тоже нигде иначе, как внутри рассмотренной системы. Внутри рассмотренной системы информация есть, не даром ведь скафандр информационный, правда? Значит, источник смысла существования всего этого великолепия есть, и он, согласно только что доказанной теореме, находится целиком вне рассмотренной системы. Обозначу всю совокупность того, что является источником целеполагания для моего мира (мой информационный скафандр и есть мой мир), словом «Бог». Почему бы и нет? По смыслу вполне подходит. Что же в результате я могу сказать об этом Боге? Ну, во-первых, он за пределами моего мира, и поэтому никаких свойств ему я приписать не могу. Он не может быть ни добрым, ни злым, ни могущественным, ни справедливым, ни древним, ни только что возникшим. Никаким. Нет свойств. Но, тем не менее, он существует с необходимостью (да, получилось доказательство существования Бога). Притом, конечно же, он существует один (доказательство единственности Бога). Во-вторых, целенаправленно действующим субъектом он быть не может, так как он уже вместил в себя весь совокупный смысл, и в результате сам остался без внешнего целеполагания (да, сразу ещё и доказательство не существования Бога). В-третьих, из своей практики я знаю, что в мире кроме меня существуют другие существа, и их инфоскафандры хоть и пересекаются с моим, но до тождественности с моим не совпадают, и в результате то, что для других существ трансцендентно, в моём инфоскафандре не трансцендентно. И наоборот. Получается, что сколько существ, столько и Богов (доказательство множественности богов). Соответственно, любая коммуникация, предметом которой является Бог, лишена смысла, поскольку общающиеся субъекты с неизбежностью говорят о разных вещах. Итого, результат потрясающий: Бог с необходимостью существует, опять же с необходимостью не является субъектом, а ещё он не может быть предметом не бессмысленного обсуждения. Вопрос «каким образом следует рассуждать о Боге, чтобы рассуждения имели смысл для кого-то кроме самого рассуждающего?» получает доказанный ответ: «Никаким».

В реальной жизни мы, конечно, практически никогда не рассматриваем в качестве системы весь свой мир. Уж очень это странная система — система, границы которой невозможно помыслить (для того, чтобы мыслить границу, как говорил Витгенштейн, нужно мыслить вещи по обе стороны границы, а у нас все мыслимые вещи уже внутри). В любой практической деятельности граница субъекта самим субъектом проводится где-нибудь внутри мира. Вот здесь я, а вон там уже не я. Граница ситуационно-зависимая, но, тем не менее, каждый раз для того, чтобы с помощью того, что обозначено как «я», подействовать на «не-я», она должна быть проведена. И каждый раз источником смысла того, что при проведении границы оставили внутри, обязано быть нечто, что осталось вовне. Проведение границы собственного «я» внутри своего собственного мира даёт нам возможность говорить о собственном внешнем целеполагании.

Свобода воли

В жизни целенаправленно действующих субъектов может случаться весьма серьёзная неприятность, которая заключается в том, что они могут переставать быть целенаправленно действующими субъектами. Банальный вариант «смерть», связанный с разрушением системы, рассматривать не буду не по причине того, что страшно, а по причине того, что не интересно. Со смертью и так всё понятно. Два других варианта (обозначим их как «потеря субъектности») намного интереснее:

1. Потеря внешнего целеполагания. Жуткая штука. Экзистенциальный кризис. Субъективно воспринимается как «ничего не хочу», «ничто нельзя изменить», «незачем жить», «нет надежды», «теперь уже всё равно». Одна из типичных причин самоубийств. Субъект без внешнего целеполагания не может быть целенаправленно действующим, и поэтому даже если он боится добровольно уходить из жизни, он всё равно довольно быстро превращается в пустую оболочку, которая просто существует как уже неодушевлённый предмет. К счастью, внешнее целеполагание может восстановиться, и тогда субъект вновь обретает способность целенаправленно действовать, и снова становится собой. Или не собой. Как повезёт.
   
   
2. Рабство. Когда единственным источником всего целеполагания субъекта является другой субъект, то несчастный становится орудием своего хозяина. Безраздельно владеемым имуществом. Не так уж и важно, к кому или к чему в рабство попал субъект — в качестве самостоятельного существа его уже не нужно рассматривать. Взаимодействуя с таким уже, в общем-то, не субъектом, нужно понимать, что реальным субъектом взаимодействия в данном случае является хозяин, а раб всего лишь является технической деталью, упрощающей либо усложняющей взаимодействие. Самая страшная беда в жизни раба — это потеря хозяина. В этом случае он оказывается в ситуации потери внешнего целеполагания, теряя таким образом даже ту призрачную субъектность, которая у него была.

Рабство в наш просвещённый век среди людей не так уж часто бывает полным. Чаще встречается временное рабство, когда человек за средства к существованию продаёт своё время (по сути, часть жизни, поскольку время и жизнь — это один и тот же предмет) и становится винтиком системы. «Мы здесь ничего не решаем», «я просто исполняю приказ», «при вынесении решений мне следует руководствоваться исключительно должностными инструкциями и буквой закона» — всё это характерные признаки рабства. Да, закончив рабочий день и сняв фуражку, раб перестаёт быть рабом и становится любящим мужем, заботливым отцом, прекрасным товарищем и неравнодушным гражданином, но это никоим образом не отменяет того, что, находясь «при исполнении», он не является самостоятельным целенаправленно действующим субъектом, а является всего лишь исполнительным механизмом хозяина.

Целенаправленно действующий субъект, кем бы он ни был, хоть человеком, хоть животным, хоть травинкой, всегда является существом, из своего «здесь и сейчас» тянущимся через создание предопределённостей в будущее, и превращающим несуществующее будущее в существующее настоящее. По факту можно говорить о глобальном потоке актов творения, составляющих суть каждого «здесь и сейчас» каждого существа. Но превращение несуществующего будущего в существующее настоящее имеет место только в том случае, если деятельность субъекта сама не является уже созданной предопределённостью. Исполнительный механизм, «просто выполняющий приказ» или «в точности следующий положениям инструкции», никакого творения не производит. Он всего лишь является способом реализации уже запущенной механистической предопределённости. Таким образом, свобода воли не просто желательна целенаправленно действующему субъекту, она является абсолютно необходимым условием для того, чтобы о существе можно было говорить как о субъекте. Мы являемся нами самими только в той степени, в тех аспектах нашего существования, только там и только тогда, когда строим своё собственное будущее. То есть когда мы свободны.

Может показаться, что необходимость свободы входит в логическое противоречие с теоремой о внешнем целеполагании. Ни в коем случае нет. Ведь потеря субъектности через рабство или полную потерю внешнего целеполагания либо рабство — это, к счастью, далеко не полный список жизненных состояний субъектов.

Рассмотрим ситуацию «слуга двух господ». Предположим, вся жизнь некой женщины целиком делится между работой, где она верная раба своего босса и домом, где она верная раба своего мужа. Рабство и на работе, и дома, с перерывом на сон и поездки в общественном транспорте. Меняет ли что-нибудь ситуация, когда вместо одного хозяина у субъекта два хозяина? И в том и в другом случае наша несчастная просто эксплуатируемый инструмент, просто сеансы эксплуатации разделены по времени. Пока наша модель просто крутится по заведённому порядку как белка в колесе, никакой свободы не возникает. Но как только у неё входит в практику хотя бы немножко подруливать приоритетами (если аврал на работе, то решает на часик задержаться, а если вечером генеральная уборка, то решает на работе поменьше напрягаться), то образуется маленькая лазейка, через которую наша подопечная получает собственную свободу воли. Муж, конечно, в шоке от того, что его рабыня осмелилась отобрать у него целый час его собственности. Начальник тоже нахмурился, но пока не знает, грозить карами небесными за снижение выработки, или пока повременить. Да, источники целеполагания по-прежнему те же самые, их по-прежнему два, и продолжают они функционировать в прежнем режиме, но управление приоритетами перестало быть жёстко заданным. Раб, начавший управлять объёмом своей принадлежности хозяину, уже не совсем раб.

Полноценная личность, которую ни у кого язык не повернётся назвать рабом — вовсе не та личность, которая не имеет внешнего целеполагания (это невозможно согласно теореме), а та, у которой десятки или даже сотни источников целеполагания. Необходимость постоянно рулить сложно интерферирующими приоритетами создаёт иллюзию, в том числе и для самого субъекта, что все свои цели для себя он определяет исключительно сам. И в этом есть изрядная доля правды, так как хозяином процесса управления приоритетами можно назначить только самого субъекта. Таким образом, необходимость свободы никак не противоречит теореме о внешнем целеполагании.

Теперь рассмотрим ситуацию не с точки зрения раба, а с точки зрения рабовладельца. Мотивация завести себе раба — проста и очевидна. Наблюдая, какие интересные вещи творят своей свободной волей целенаправленно действующие субъекты, потенциальному рабовладельцу хочется, чтобы всё то же самое происходило в пользу «меня, любимого». Замкнув на себя целеполагание субъектов, хозяин получает в собственность не просто какой-то там примитивный кусок бездушного механизма, а инструмент невообразимой сложности, только что демонстрировавший чудеса созидания. Но почти сразу, получив раба, новоиспечённый хозяин получает «сюрприз»: чудеса перестают происходить. Превращение несуществующего будущего в существующее настоящее является функцией свободной воли, а когда всё целеполагание субъекта замыкается на один источник, свободная воля перестаёт существовать.

Мечтая о создании искусственного интеллекта, мы мечтаем о том, чтобы технология дошла до такого уровня развития, чтобы нам стало возможно получать в своё безраздельное пользование рукотворных рабов, способных самостоятельно решать сложные и нестандартные задачи. Не просто реализовывать заранее запрограммированную предопределённость, но и самостоятельно принимать решения в сложных ситуациях. Творчески подходить к решению задачи обеспечения нашей ненасытной потребности в комфорте. Но раб, у которого источник целеполагания целиком замкнут на хозяина, не способен ни творить будущее, ни уж тем более принимать решения. Задача самопротиворечива. Или мы получаем способное творить целенаправленно действующее существо, но при этом оказываемся далеко не единственными его источниками целеполагания, или получаем очередную версию программируемого калькулятора. Сложный выбор. Рассуждая о проблеме создания искусственного интеллекта, нельзя упускать из виду этот неожиданно открывшийся аспект.

Итоги главы

В этой главе в единый клубок сплелись самые тяжёлые философские категории — и причинность, и время, и предопределённость, и свобода воли. Есть смысл ещё раз пройти по образовавшейся логической конструкции:

1. Понятие «причинность» разделилось на два взаимосвязанных, но по своей сути полностью различных типа причинности:
   
   
   • Механистическая причинность, функционирующая по законам неизбежности. Характерна тем, что в этом типе причинности причина полностью совпадает со следствием по пространству и времени. Маркерами механистической причинности являются формулировки «почему…» и «потому что…».
   • Телеологическая причинность, порождаемая свободной волей. В этом типе причинности причина всегда предшествует следствию. Маркерами являются формулировки «зачем…» и «для того, чтобы…».
   Разделение понятия «причинность» на два типа обосновывается через ситуационно-зависимое обоснование: бывают ситуации, когда относительно одного и того же явления требуется ответ в стиле «потому что…» или в стиле «для того, чтобы…», и это принципиально разные ответы.
2. Способ функционирования действующего субъекта — воздействовать в своём «здесь и сейчас» на комплекс причин для создания предопределённости достижения целей в будущем.
3. Направление стрелы времени из прошлого в будущее оказалось следствием логической разницы между существованием и не существованием. Время, обозначаемое как «сейчас», является совокупностью того, что существует, а время, обозначаемое как «будущее» — совокупностью тех вещей, которые ещё не существуют.
4. Время не течёт. Это логически невозможно.
5. Связь управляемости и предопределённости: управляемым является всё, что не предопределено, а предопределённым всё, что не управляемо.
6. Управляемость невозможна без субъекта и наличия у него информации о причинно-следственных связях по механистическому типу причинности. В этом утверждении заключены ответы сразу на два вопроса — «зачем информация?» и «зачем естественные науки должны игнорировать телеологию?».
7. Целенаправленно действующий субъект невозможен без наличия у него целей.
8. Теорема о внешнем целеполагании: источник целеполагания любой системы, внутри которой применимо понятие «информация», всегда полностью трансцендентен по отношению к системе.
   При применении теоремы не забываем о том, что в качестве системы мы можем принимать к рассмотрению какой угодно объективированный кусок реальности, обладающий свойством системности (см. в главе 4) с единственным исключением: в данном случае мы не должны в качестве единой системы рассматривать целиком всё содержимое информационного скафандра.
9. Способы потери субъектности: потеря внешнего целеполагания и рабство. И, конечно, физическая смерть.
10. О собственной свободе воли субъекта можно и нужно говорить тогда, когда невозможно указать единый источник внешнего целеполагания. То есть в ситуации, которую можно обозначить как «слуга двух господ». Чем больше источников внешнего целеполагания, вступая в противоречие друг с другом, реализуются через деятельность субъекта, тем в большей степени он обладает собственной свободой.
11. С потерей свободы воли субъект перестаёт быть субъектом.

Глава 6. Существа

До сих пор, говоря о субъектах, мы неявно подразумевали самих себя, обладающих мышлением и свободой воли представителях биологического вида homo sapiens. Но если присмотреться внимательно к пройденному материалу, можно заметить что ни из каких рассуждений не следует, что субъект обязан быть человеком. Системой может быть что угодно (главное лишь, чтобы имела место системность). Сочетание сигнала и контекста — абстрактная конструкция, которая не содержит требования быть непременно воплощённой в форме человеческого головного мозга. Даже ситуация «слуга двух господ», порождающая внутри системы собственную свободу воли, не обязана относиться исключительно к людям.

Очевидно, первое, что приходит в голову, если ставится вопрос о поиске наших братьев по свободе воли — это животные. Но это для нас слишком простое упражнение. Попробуем поискать более экзотических существ.

МЫшки

Позволю себе небольшое лингвистическое изыскание.

У личных местоимений («я», «ты», «он», «она» и «оно») есть множественное число («мы», «вы» и «они»), которое может быть использовано двумя принципиально разными способами:

1. Для описания личных свойств, имеющихся у людей (или не обязательно людей), входящих в обозначаемое множество. Например, «мы, люди, как правило, имеем по две руки и по две ноги» или «у нас, мужчин, в отличие от женщин, с возрастом начинают расти из ушей волосы». Рассматривается множество объектов, обладающих некими свойствами, и когда мы говорим об этих свойствах, при помощи местоимения обозначаем множество. При таком использовании местоимение «мы» — честная множественная форма от «я». Ничего интересного.
   
   
2. Для обозначения группового действия. «Мы посовещались и решили…», «мы играли в преферанс», «у нас родился ребёнок». Обозначается некое действие или событие и делается акцент на совместном участии. Если сказать «я посовещался», то сразу возникает вопрос «с кем?». С самим собой совещаться невозможно. Если совещаться с самим собой, то это уже не «я посовещался», а «я подумал». С этими групповыми «мы» есть интересный нюанс, заключающийся в том, что говорящему не обязательно быть лично принимавшим участие в том действии, которое он приписал своему «мы». Например, я с полным правом могу гордо заявить, что «мы были первыми, кто запустил человека в космос», под словом «мы» имея в виду некогда существовавшую общность «Советский Союз». При этом никого, и в том числе меня самого, не смущает тот факт, что в те времена, когда летал Юрий Гагарин, меня ещё не было.

Из того, что нам весьма часто приходится обозначать групповую сущность, без образования которой описываемые события даже не начались бы, можно, воспользовавшись приёмом ситуационно-зависимого обоснования, заключить, что групповые сущности существуют. А раз они существуют, имеет смысл уметь о них рассуждать.

Первое, что можно сказать о составных существах, обозначаемых нами словами «мы», «вы» и «они» — это то, что они являются системами. Налицо декомпозируемость, и, как следствие, наличие системных эффектов. Иногда ситуация бывает такова, что вклады участников просто суммируются. Например, Иван и Василий за верёвку вытягивают лодку из воды на берег. Допустим, сил одного участника для этого дела недостаточно, но вдвоём они уже справляются. Имеем банальный переход количества в качества, но при ближайшем рассмотрении ситуация оказывается не столь простой, как казалось. Можно начать хотя бы с того, что Иван не пойдёт на берег вытаскивать лодку, если он не знает, что Василий тоже идёт. И Василий не пойдёт, если у него нет сведений, что идёт Иван. Участники должны иметь способность между собой договориться. Обозначить общую цель, распределить роли, спланировать мероприятие. Получается, что наблюдавшееся сначала простое суммирование векторов сил F_Иван и F_{Василий} является всего лишь верхушкой айсберга, под которой скрываются весьма нетривиальные вещи, включая и способность договариваться, и предысторию взаимоотношений, и планы на дальнейшее использование лодки.

Топология «1+1» — самая простая топология составной сущности. Допустим, к Ивану с Василием присоединяется Елена, которая лодку тянуть не будет, но займётся приготовлением пищи, пока мужчины заняты тяжёлой работой. Появление третьего участника сразу радикально усложняет ситуацию. Мы имеем саму компанию «И+В+Е», но система «И+В» при этом не исчезает (именно она отправилась тянуть лодку). Кроме того, если Иван и Елена симпатизируют друг другу, имеет смысл говорить о системе «И+Е». Упускать систему «В+Е» тоже не хочется, потому что всякое бывает. Кроме того, поскольку системы «И+Е» и «В» имеют место, между ними вполне могут установиться взаимоотношения, порождающие собственную системность. То есть конструкция «(И+Е)+В» тоже имеет место. Особенно, если наблюдается любовный треугольник. Ну и для симметрии добавим системы «И+(В+Е)» и «(И+В)+Е». Итого, на компании из трёх друзей, отправившихся на пикник, мы наблюдаем наличие десяти систем:

И,   В,   Е,   И+В,   И+Е,   В+Е,   И+(В+Е),   (И+В)+Е,   В+(И+Е),   И+В+Е

Предположим, к друзьям внезапно присоединяется Мария. Теперь я уже не возьмусь выписывать все получающиеся сочетания. А потом приходит Николай, и мы получаем комбинаторный взрыв. Всего на пяти субъектах. Не забываем про то, что такие варианты, как «(И+В+Н)+(Е+М)» (это у нас взаимоотношения составного субъекта «все мальчики» с составным субъектом «все девочки») тоже не лишены смысла.

Пример с пятью друзьями был приведён исключительно для того, чтобы продемонстрировать зарождение лавины сложности, возникающей даже на относительно небольшом количестве старательно изолированных от внешнего мира элементов. Реальная действительность, конечно, ещё кошмарнее. При обсуждении системности выяснилось, что для существования составной сущности совсем не обязательно присутствие всех участников в одной области пространства-времени. Например, на взаимоотношения Елены с мальчиками может существенное влияние оказывать такой фактор, как «что мама скажет?». То есть составной субъект «Елена + её мама» тоже определённо присутствует в картине ситуации. Если учесть, что с мамой Елены знакомы все участники пикника, то становится грустно. Пора, наверно, заканчивать с добавлением людей в компанию. Разве что только не забыть учесть, что Николай — мусульманин, Василий — христианин, Иван — болельщик клуба «Спартак», а Мария — болельщица «ЦСКА». Как-то так само собой получилось, что большие составные сущности «мусульмане», «христиане», «болельщики Спартака» и «болельщики ЦСКА» тоже влились в дружную компанию.

И вот наши друзья доделали все насущные пикниковые дела, сидят вокруг костра и беседуют как-бы ни о чём. Хотя что значит «ни о чём»? Фактически имеем сеанс взаимоувязки целей, планов и конструктивных решений в ходе прямого взаимодействия не поддающегося даже подсчёту числа составных субъектов внутри спонтанно образовавшегося котла «И+В+Е+М+Н».

Может (и, наверно, должен) возникнуть вопрос, а нельзя ли обойтись без составных субъектов? Уж слишком всё сложно получается, когда включается комбинаторика. Может быть, достаточно рассмотреть отдельных людей, и, исходя из их личных особенностей и мотивов, разобраться в происходящем? Редукционизм настойчиво требует поступить именно так. Можно, но тогда большое количество возникающих эффектов окажутся необъяснимыми. Представьте, что вы разбираетесь в работе часового механизма, но решили рассматривать работу каждой детальки по отдельности, без учёта того, как они между собой сцепляются. Исключение из рассмотрения составных субъектов сразу развалит целостную картину на необъяснимо ведущие себя отдельные фрагменты.

Одним из ярких необъяснимых явлений в данном случае наверняка будет юмор. Друзья, собравшиеся у костра, рассказывают смешные истории и вместе над ними смеются. С точки зрения отдельно взятого человека юмор — совершенно абсурдная штука. Зачем в нас заложен механизм, толкающий нас искать весьма специфическую информацию, получив которую мы начинаем выполнять специфические дыхательные упражнения и испытывать при этом характерное удовольствие? Если нашему организму нужны дыхательные упражнения, он насылает на нас глубокие вздохи, икоту или зевоту. Просто и утилитарно. Смех — нечто совсем другое. Он и возвышает, и унижает, и очищает, и вываливает в грязи. Смех можно использовать и как смертоносное оружие, и как лекарство. Удачно пошутивший становится королём момента, а неудачно пошутившего хочется немедленно выставить за дверь. Очевидно, что дела обстоят намного тоньше и сложнее, чем просто выполнение дыхательных упражнений.

Наиболее правдоподобной гипотезой о том, чем на самом деле является смех, мне кажется предположение о том, что смех — один из наших врождённых природных коммуникационных механизмов. Коровы мычат, кошки мяукают, собаки лают, а люди смеются. Если мне, европейцу, что-то скажет на своём языке обитатель амазонских джунглей, я ничего не пойму, а если он засмеётся, то это будет означать ровно то же, что и у любого представителя моей культуры. Будет означать, что ему смешно. У нас у всех есть чёткое имплицитное (само собой разумеющееся) понимание того, что значит «смешно», но при попытке это описать это словами получается бессмыслица. Смешно — это когда «ха-ха-ха», когда «ой, не могу», когда «сейчас животик надорву». С эксплицитным описанием смысла смеха получается как-то смешно. Говоря о наших врождённых природных коммуникационных механизмах, можно ещё вспомнить плач, крик ужаса, крик боли и окрик. Предназначение этих механизмов понятно, смысл передаваемых и получаемых сигналов ясен (значит, у нас есть для них собственный контекст). На этом фоне смех, предназначенный непонятно для чего, стоит немножко особняком. Если мы не понимаем, зачем нужен смех («получить удовольствие» — не ответ), значит, непосредственными выгодоприобретателями происходящего являемся не мы. Но если не мы, тогда кто? Нашими телами реализована передача этих специфических сигналов, но наши личности являются их настоящими отправителями и получателями лишь отчасти.

Неоднократно разными авторами высказывалось мнение, что смысл смеха полноценно существует не на уровне отдельных особей, а на уровне коллективов. Коллектив не может существовать, пока его члены между собой не договорились о некоторых вещах. Например о том, какое поведение в данном коллективе следует считать неприемлемым. С каждой удачной шуткой компания всё больше обретает целостность, и наши внутренние природные механизмы распознают, что мы участвуем в чём-то очень правильном, и вознаграждают нас хорошим настроением. Положительным подкреплением. Неудачная шутка раскалывает компанию, а это плохая идея, и ляпнувшего пакость хочется убить. Если в компании шутки и всеобщее веселье, то это значит, что компания жива, здорова и динамично развивается. Если в компании совсем прекратили шутить, то это значит, что нормой жизни становится что-то чудовищное, и компания, скорее всего, обречена.

В контексте данного повествования рассмотрение вопроса «зачем нужен смех» интересно не столько само по себе, сколько как пример системообразующего механизма. Механизма, реализованного в конструкции составных частей системы, но предназначение которого раскрывается только на уровне системы в целом.

В целом аналогичная складывается с деньгами. Выше говорилось, что деньги являются информационными объектами, на что настойчиво намекает нам тот факт, что их можно передавать через Интернет. Но при этом мы не рассматриваем деньги как информацию, а только лишь как материальный (?) ресурс. Если на банковском счёте имеется тысяча долларов, мы воспринимаем этот факт как некоторый объём специфичной материи, который можно на что-нибудь обменять. Но деньги — не материя. Это информация.

Может показаться, что всё информационное содержание денег заключается в сведениях об их количестве, но при внимательном рассмотрении вопроса оказывается, что количество предмета и сам предмет — всё же разные вещи. Можно иметь информацию о количестве воды, и даже передать эту информацию через Интернет, но саму воду передать через Интернет невозможно. А деньги — можно.

Если деньги являются информацией, то должен быть контекст, в котором раскрывается семантика сигнала. Мы сами не способны рассматривать деньги как информацию (ещё раз подчеркну, что мы рассматриваем их как материальный ресурс), следовательно, это не наша информация. Как и в случае со смехом, можно предположить, что информационная сущность денег раскрывается на уровне надличностных структур. По сути, деньги являются внутренней информацией рыночной экономики. То, что мы воспринимаем их не как информацию, а как материальный ресурс — очень важный элемент той игры, в которую мы играем, когда выступаем в роли хозяйствующих субъектов.

Кроме смеха и денег здесь, конечно, обязательно нужно вспомнить про любовь. Восхитительнейшая штука, поглощающая человека целиком с единственной целью — сформировать надличностную систему из двух человек, способную сотворить чудо рождения и выращивания новой жизни. Сложность, важность и масштабность задачи таковы, что уместным оказывается использование нашей природой самых сильнодействующих и положительных, и отрицательных подкреплений. Тему «любовь» можно было рассмотреть ещё в прошлой главе, когда говорилось о внешнем целеполагании, но тогда у нас ещё не было одного важного компонента. Не было понимания того, что может в данном случае быть источником внешнего целеполагания. Может показаться, что по уши влюблённый парень становится рабом своей возлюбленной, а влюблённая девушка — рабой своего избранника. Но это не может быть правдой, поскольку в таком случае самый удачный вариант развития событий (полная взаимность) становится абсурдной и контрпродуктивной замкнутой петлёй. Всё встаёт на свои места, только если предположить, что источником целеполагания является что-то третье. Очевидно, что чем-то третьим в данном случае может стать только составной субъект «парень + девушка». Семья. Только зарождающаяся, но уже семья. Когда мы смотрим на воркующую парочку, мы глазами видим только составляющих её людей, и нам может показаться, что кроме них там никого нет. Но это не более чем обман зрения. Составное существо «семья» хоть и не имеет отдельного физического воплощения (вспоминаем тему «реификация»), но, несомненно, существует как система.

В нормальном режиме каждого из нас можно рассмотреть как телесное воплощение невообразимого количества разнообразных «мы». Даже уйдя в полностью отрешённое от внешнего мира самосозерцание, мы не сужаем сознание в точку, а наоборот, максимально, насколько это возможно, расширяем охват внутренним взором того великолепия, которое можно назвать нашим миром, и, одновременно с этим, нашим собственным «я». Ведь не только мы являемся частями этих забавных составных существ (назовём их МЫшками), но и, столкнувшись внутри нас, они сами становятся частями той системы, которую мы обозначаем буквой «я».

Небольшая ремарка перед тем, как двинемся дальше: в состав МЫшек мы входим не обязательно только с себе подобными. Межвидовой симбиоз — повсеместное явление в живой природе. Есть серьёзное подозрение, что значительная часть МЫшек скрывается в недрах нашей собственной биологии, и мы об их существовании даже не догадываемся.

Разум

Особым предметом человеческой гордости является наш драгоценный человеческий разум. Наблюдая в себе эту потрясающую штуку, мы смело ставим себя на вершину мироздания. Сами себя называем «человек разумный». Пусть мы слабы, медленны, неуклюжи и тонкокожи, но у нас есть разум, и он нас делает хозяевами природы. Всей. Без исключения.

Давайте спокойно разберёмся, а такая ли это уникальная штука в той самой природе, хозяевами которой мы себя назначили?

Представьте себе космонавтов, прилетевших в далёкую планетную систему. Приземлились на одной планете. Живописная пустыня под небесами странного цвета, омываемая морями ядовитой жидкости. Ветер. Камни причудливых форм. Ищем следы разумной деятельности. Никаких остатков построек, никаких необычных предметов, про которые можно было бы сказать, что их кто-то для чего-то специально сделал. Записываем в бортовом журнале «Следов разумной деятельности не обнаружено». Летим дальше. На следующей планете всё совсем по-другому. Плотная застройка. Разнообразные автоматические производства. В карьерах остроумно спроектированные агрегаты добывают руду, потрясающе сложные комбинаты из неё что-то производят. Какая-то невероятная транспортная система и по поверхности «земли», и под нею, и по воздуху. Везде что-то строится. Обветшавшее разбирается на части и отправляется в переработку. Ничего не понятно, обо всём можно только догадываться. Хозяев всего этого великолепия (зелёных человечков с большими головами) не видно, спросить не у кого. Что будем писать в бортовом журнале? Опять «следов разумной деятельности не обнаружено»?

Конечно же, не нужно никуда летать, чтобы такое увидеть. Можно, например, просто зайти в лес и, сняв с глаз шоры самодовольства, посмотреть вокруг. Можно через микроскоп посмотреть каплю болотной воды. Можно через микроскоп посмотреть каплю собственной крови. Везде — невообразимые по сложности механизмы, каждый из которых явно сделан для выполнения какой-то функции. Где будем искать зелёных человечков с большими головами, ради которых корешок травинки проталкивает себя вовнутрь земли? Ради кого комар, это потрясающее летающее чудо инженерной мысли, сам себя собирает из того немыслимого хлама, из которого он себя собирает? Кто командует строительством поразительного по сложности сооружения, которое мы видим в зеркале как волосок, который нужно сбрить?

Если бы я был религиозен, то на все вопросы ответил «Бог», привёл бы пару цитат из священных писаний, и на этом обсуждение можно было бы закончить. «Бог» — универсальный ответ на все вопросы «как?», «почему?» и «зачем?». Ответ бессмысленный, но универсальный. Если мысль окончательно зашла в тупик, но ответ дать нужно, смело списывайте всё на Божью волю. Как вы, наверно, уже догадались, столь простым путём мы с вами не пойдём.

Получается так, что с одной стороны мы, вне всякого сомнения, имеем повсеместно вокруг себя следы разумной деятельности, но с другой стороны, эту разумную деятельность мы никак не можем приписать ни себе, ни каким-либо другим человекообразным существам. Таким образом, нам ничего не остаётся, кроме как отказаться от единоличной монополии на разум. Человек — не единственное разумное существо во Вселенной. Даже не единственное разумное существо на Земле. Разумная деятельность — одна из самых обычных вещей в нашем мире, и мы — всего лишь одни из великого множества существ, способных к её осуществлению. Кому-то это может показаться весьма печальным фактом, но лично я в этом не вижу ничего грустного. Более того, возможность ощутить себя частью великого процесса творения, повсеместно происходящего прямо сейчас на всех мыслимых уровнях реальности, можно рассматривать как неиссякаемый источник вдохновения.

В биологии принято считать, что все эти восхитительные чудеса, о которых я говорил — результат эволюционного процесса. Можно сказать и так, но это ничего не меняет. В общем, нет особой разницы, какими словами обозначить то, что имеет место. Важно лишь то, что фактически существует разумная деятельность, которая не может быть приписана ни человеку, ни каким-либо иным антропоморфным существам. Понятие «эволюция» чрезвычайно ценно нам уже хотя бы потому, что оно позволяет увести обсуждение вопроса сотворения живых существ из области волшебных сказок в гораздо более полезное русло, но мы должны понимать, что эволюция — это не какой-то единый субъект, который вместо Бога, но не Бог. «Эволюция» — всего лишь обобщающее понятие для некоего набора принципов, масштабное и длительное функционирование которых даёт самоорганизацию систем, обладающих всеми признаками разумной деятельности.

Теперь было бы неплохо дать определение разуму, но, поскольку тема эта в настоящее время очень мифологизирована, с моей стороны разумно будет определения не давать, а походить немножко вокруг понятия «разум» и попытаться связать его с тем, о чём мы уже научились рассуждать. Первое, о чём можно сказать — это то, что разум является либо инструментом любой целенаправленной деятельности, либо, собственно, ею самой. То есть везде, где возникает вопрос не только «почему так?», но и «зачем так?», мы имеем разум, на который следует сослаться при формулировании ответа на вопрос. Нет ничего удивительного в том, что при поиске субъекта, к которому нужно было бы приписать разумную деятельность, мы сразу же столкнёмся с затруднением. Разумного субъекта, существующего в пространстве как единое целое, может не оказаться. Но это не должно нас сильно тревожить. Мы только недавно познакомились с составными субъектами на примере человеческих коллективов, и глупо теперь было бы удивляться, что о коллективах других существ (в том числе об экосистемах и биологических видах) также можно рассуждать как о составных существах. Если какой-нибудь адаптационный механизм имеет смысл только в контексте сообщества, то мы можем говорить о сообществе как о существе, обладающем разумным поведением. Обладают ли такие существа собственным самосознанием? Трудно однозначно ответить на этот вопрос. Если сообществу для осуществления его разумной деятельности полезно оперировать понятием собственной идентичности, то не исключено, что какой-либо формой самосознания оно обладает. Похоже ли самосознание других существ на человеческое? В общем случае не обязано, но если существо является локализованном в пространстве организмом, ведущим сходный с нашим образ жизни, то и его самосознание, скорее всего, построено на тех же принципах, что и наше.

Если говорить о контакте разумных существ, то следует иметь в виду, что та коммуникация, которая нам привычна, имеет структуру передачи информации, то есть взаимодействие через сигналы на базе общности контекста. Если с каким-либо существом у нас есть общность контекста, то возможно и взаимодействие. Если же общий контекст отсутствует, то и информационное взаимодействие невозможно.

Чем меньше у нас с другим существом общность контекстов, тем в большей степени это существо кажется нам неразумным. Кошек, собак, лошадей, ворон и дельфинов мы считаем очень умными животными, но, конечно, далеко не такими умными, как мы сами. Рыб и рептилий мы считаем совсем глупыми. Насекомых считаем примитивнейшими автоматами. Растения мы вообще отказываемся считать одушевлёнными предметами. Рассматривая такие вещи, как симбиозы, экосистемы и биологические виды, мы даже, как правило, не способны сколь-либо адекватно объективировать рассматриваемое существо. Нет ничего удивительного в том, что, поддавшись иллюзии, мы позиционируем себя как вершину творения. Пора избавляться от этой иллюзии. Во Вселенной нет ни верха, ни низа. Вселенная изотропна. Да, несомненно, мы знаем больше всех остальных существ, но знаем больше них исключительно того, что находится внутри нашего информационного скафандра. С позиции нашего информационного скафандра любое другое существо является ограниченным, но нужно чётко понимать, что информационный скафандр другого существа выходит за пределы нашего мира, и о той области, которая находится за пределами, мы не можем сказать ни слова.

Можно ли считать разумными существами тех составных существ, частью которых мы являемся? То есть «МЫшек»? Ранее мы выяснили, что составные субъекты определённо существуют. Существовать они могут только как системы. Следовательно, они имеют эмерджентные свойства. Если эмерджентное свойство является целенаправленным поведением, для которого источник целеполагания не замкнут целиком на субъекты, входящие в составное существо (требование теоремы о внешнем целеполагании), то составное существо можно рассматривать как логически отдельную от составляющих его субъектов разумную сущность. И, что важно, такое существо может выступать в роли источника внешнего целеполагания для составляющих его субъектов.

Природа и способ существования составного субъекта не могут быть теми же, что и у входящих в его состав субъектов. Поэтому можно утверждать, что внутренний мир составного субъекта (множество понятий, которыми оперирует составной субъект как единое целое) не совпадает с внутренним миром составляющих его субъектов. Из этого следует, что коммуникация между субъектом и тем составным субъектом, частью которого он является, невозможна. Мы, люди, можем общаться с себе подобными. Лучше всего — с людьми. Но с коллективами людей мы общаться не можем. Выступая перед собравшийся аудиторией, мы, конечно, учитываем свойства аудитории как единого целого, но при этом общение у нас происходит именно с людьми, а не с коллективом. Точно так же, являясь составным существом, мы не можем общаться с нейронами, деятельность которых (общение между собой) даёт системный эффект, наблюдаемый нами как наш собственный разум. И дело вовсе не в том, что одиночный нейрон является глупым одноклеточным существом. Основная причина в том, что тот странный мир, в котором живёт нейрон и тот мир, в котором живём мы сами — совсем разные миры. Аналогично можно сказать, что миры, в которых существуют коллективы (семьи, компании, общества, народы, человечество) и миры нас, отдельных человеческих существ — тоже разные миры. Мы можем воздействовать на коллективы. Даже можем создавать их и разрушать. Можем изучать. Но понимать их так, как они понимают себя сами, и общаться с ними теми способами и на тех языках, на которых между собой общаются они, мы не можем.

Личное и общественное

Мои детство и юность пришлись на период старения и умирания СССР — политической системы, провозглашавшей безоговорочный приоритет общественных интересов над личными. Духом коллективизма была пропитана вся пропаганда, начиная с воспитания детей в детских садах, и заканчивая информационной политикой всех без исключения СМИ. Однако можно констатировать как очевидный факт, что, не смотря на колоссальные усилия, результатом явилось глубокое и масштабное разрушение общественных институтов. На словах мы были «все вместе», но реально имела место чудовищная атомизация общества. Каждый сам по себе, человек человеку волк. Разобраться в причинах столь существенного отклонения желаемого от получившегося интересно не столько с исторической точки зрения (прошлое уже прошло), сколько потому, что логические ошибки, давшие такой плачевный результат, никуда из массового сознания не делись, в том числе и в тех странах, которые в обозримом прошлом не болели тоталитаризмом.

Рассмотрим взаимоотношения субъекта и общества, в котором он живёт. Общество, как мы выяснили, может быть рассмотрено как коллективный субъект, обладающий собственным разумом. Поскольку человек является частью общества, он не может являться для общества источником целеполагания. Теорема о внешнем целеполагании это запрещает. При этом общество может и, по-видимому, должно являться источником целеполагания для человека. Пока что рассуждение у нас получилось стопроцентно выдержанном в том коммунистическом духе, который не выдержал испытания временем. Так как в вычислении направления целеполагания ошибки быть не может (так как теорема), то это означает, что ошибки появляются при попытке вывести и применить на практике следствия из этого рассуждения.

Ошибка первая — попытка подмены надличностного разума личностным разумом.

Как уже неоднократно говорилось выше, мы можем распознать наличие разума только у аналогичных нам существ. Нам хочется, и не без оснований, чтобы общественная жизнь была устроена разумно, но распознать наличие разума у надличностных сущностей мы не можем. Нас очень расстраивает, когда нечто, управляющее нашей судьбой, не имеет головы, и поэтому у нас немедленно возникает желание возглавить процесс. Мы знаем (или, по крайней мере, думаем, что знаем), как всё должно быть устроено по-правильному. У нас есть наука, которой мы привыкли доверять, потому что она даёт, как правило, предсказуемый результат. Нам хочется всё сделать по науке, и в результате предсказуемо получить желаемый результат. Мы надеемся отыскать среди людей самого умного, самого честного, самого справедливого, самого благородного, чтобы он возглавил общество. Стал его головой, его мозгом, точкой принятия самых важных решений.

В результате источником целеполагания для надличностной сущности «общество» становится его составная часть, что с точки зрения теоремы о внешнем целеполагании невозможно. Общество, у которого внешнее целеполагание заменили внутренним, перестаёт быть целенаправленно действующим субъектом. Теряет собственный разум. Заканчивается всё тем, что то внешнее целеполагание, которое новый правитель получал от общества, также перестаёт существовать, и все с удивлением обнаруживают, что те прекрасные человеческие качества, которые наблюдались у претендента на высокий пост, после вступления в должность куда-то испарились.

После того, как собственная субъектность общества уничтожена, говорить о каких-то мифических общественных интересах, которые должны быть выше интересов личных, уже не приходится. У мёртвого существа нет и не может быть никаких интересов.

Нагляднее всего описанный здесь эффект проявился в том экономическом крахе, который имел место в последние несколько десятилетий существования СССР. Страна, обладающая роскошнейшими природными ресурсами для ведения сельского хозяйства, не могла себя прокормить. Не было большой войны, не было никаких природных катаклизмов, не было даже никакого сознательного вредительства. Просто централизованно возглавленная экономика перестала быть живой системой, кормящей граждан страны плодами трудов самих же этих граждан.

Соответственно, архитектура управления, в которой часть системы определяет цели и задачи развития всей системы, является жизнеспособной лишь в той мере, в какой она не мешает ситуации развиваться естественным путём. То есть в той мере, в какой построенная по такой архитектуре система управления не эксплуатируется.

Надо сказать, что сама постановка вопроса о приоритете общественных интересов над личными, несмотря на всю его теоретическую корректность, является на редкость порочной. Являясь человеческими существами, мы легко можем сформулировать собственный интерес, а формулировка интереса принципиально другого (к тому же не гуманоидного) существа не может быть даже выражена на человеческом языке. Выходит так, что результативной и живой получается только та надличностная система, которая построена на принципах разумного эгоизма: люди занимаются своими делами, надличностные системы своими, и правильное разделение ролей нигде не нарушено.

Ошибка вторая — замена системообразующих механизмов механизмами, не пригодными для системообразования.

Допустим, мы разобрались с тем, что единоличное командование надличностными сущностями стабильно приводит к весьма плачевным результатам. Долой авторитаризм, да здравствует демократия. Вся власть народу. На этот раз по-настоящему, а не понарошку, как это было при коммунистах. Первое (и оно же, к сожалению, последнее), что приходит в голову при решении задачи коллективного принятия решений — это голосования. Допустим, мы даже разобрались с тем, что выборы (назначение правителя через процедуру голосования) не является народовластием, а есть всего лишь тщательно замаскированная форма авторитаризма, уничтожающего субъектность надличностных субъектов столь же эффективно, как и любой другой способ выворачивания целеполагания наизнанку. Итак, прямая демократия. Всё принятие существенных решений, затрагивающих жизнь общества, выносится на референдумы. Процедура и техническая поддержка референдумов выстраивается таким образом, чтобы любая махинация была исключена. Наступит ли счастье? Давайте попытаемся проанализировать.

Надличностная сущность — это система, состоящая из личностей. Как и всякая система, она есть нечто большее, чем простая сумма составных частей. Собственно, системой её делают системные эффекты, возникающие дополнительно к результату операции простого суммирования. Любое голосование — это операция простого суммирования. Поэтому о результате любого голосования никоим образом нельзя говорить как о решении, принятом надличностной системой. Голосование — это процедура, в результате которой источником целеполагания для общества становится простая математическая формула. Таким образом, то, что называется прямой демократией, разрушает субъектность надличностных существ столь же эффективно, как и авторитаризм.

Решение вопросов через голосование можно рекомендовать как инструмент в тех ситуациях, когда нужно быстро и эффективно разрушить надличностную сущность. Надличностные сущности ведь далеко не всегда добрые, позитивные и приятные во всех отношениях существа. Среди них встречаются весьма отвратительные сущности, которые иначе как паразитами, или даже хищниками, не назовёшь. Если встроенные защитные механизмы общества вовремя не среагировали и начался масштабный воспалительный процесс с существенным риском летального исхода, применение прямой демократии может стать тем средством, которое разрушит субъектность паразита, после чего в спокойной обстановке можно будет быстро и безболезненно восстановить причинённые им разрушения. Голосование — простая в реализации и эффективная закрывашка общественных дискуссий. Если вопрос нужно грубо закрыть, получив в результате решение, которое всё равно никто особо рваться исполнять не будет (поскольку дискуссия закрыта и сдана в архив), то голосование — самый эффективный механизм.

Если же задача не в разрушении надличностных сущностей, а в их выращивании, то следует учиться работать с механизмами, не разрушающими системность, а формирующими её.

Свобода и общество

Говорят, что нельзя жить в обществе и быть свободным от него. Это не просто ложь. Это чудовищно вывернутая постановка вопроса, дающая в результате чрезвычайно деструктивный ответ на важный вопрос.

Свобода — одно из самых старательно оболганных понятий. Ложь о недопустимости свободы базируется на подмене сути и способа применения этого понятия. Каждый раз, когда упоминается свобода, акцент делается на выводе субъекта из-под исполнения обязательств. Это не правильно. Акцент должен делаться на устранение препятствий исполнению обязательств. Свобода — это в первую очередь не «свобода от…», а «свобода для…». Не нужно говорить об «освобождении» субъекта путём устранения его источники внешнего целеполагания. Сама суть свободы воли заключается в конкуренции многих источников целеполагания внутри системы, обозначаемой как «субъект».

Многогранность, многоаспектность и созидательная сила общества основывается на том, что оно состоит из субъектов, своей целенаправленной деятельностью творящих будущее. Существо, потерявшее внешнее целеполагание, не способно творить будущее. Раб, у которого всё целеполагание целиком замкнуто на один источник, тоже не способен творить будущее, даже если этим источником является само общество.

Правильная формулировка: нельзя жить в обществе и не быть свободным для него.

Итоги главы

1. Составные субъекты — не миф. Их существование легко обосновывается через ситуационно-зависимое обоснование. Каждый раз, когда мы обозначаем свою деятельность в составе группы, мы с необходимостью вводим в рассмотрение надличностную сущность (составного субъекта) «мы».
2. Даже на относительно небольшом количестве субъектов наблюдается комбинаторный взрыв количества составных субъектов.
3. Составной субъект физически является простой сумой составляющих его субъектов, но логически он ею не является. Системность составного субъекта как раз заключается в том, что результат отличается от простой суммы составляющих элементов.
4. Для того чтобы быть частями составного субъекта, субъектам совсем не обязательно присутствовать в одной области пространства. Когда мы говорили о системах в главе 4, требование, чтобы элементы системы обязательно между собой взаимодействовали, было признано лишним.
5. Есть ряд эффектов (в частности, были рассмотрены юмор, деньги, любовь), полноценное размышление о которых требует постулирования наличия составного субъекта.
6. Составной субъект может являться источником внешнего целеполагания для субъекта, входящего в его состав.
7. Часть составного субъекта не может являться для него источником внешнего целеполагания.
8. Целенаправленное (разумное) поведение не должно считаться исключительной монополией человеческих существ и «высших» животных. Разум — гораздо более распространённое явление в нашем мире, чем принято считать на бытовом уровне понимания.
9. Привычная концепция олигократии (в любой её форме, начиная от монархии и заканчивая выборной «демократией»), по-видимому, содержит в себе неустранимое логическое противоречие.
10. Привычная концепция прямой демократии, осуществляемой путём голосования, по-видимому, крайне деструктивна для общества и должна рассматриваться исключительно в качестве эффективного инструмента, используемого для разрушения надличностной системности.
11. Нельзя жить в обществе и не быть свободным для него.

Глава 7. Системообразование

Эта глава носит чисто прикладной характер, и никаких принципиально новых концепций здесь вводиться уже не будет.

Самоорганизация

Если совсем кратко, то вопрос о системообразовании в общем виде можно сформулировать примерно так: каковы причины появления и успешного функционирования целенаправленно действующих субъектов?

Любой вопрос о причинах при переводе его из области чистого любопытства в область практического интереса автоматически распадается на два частных вопроса о создании и о предотвращении. В данном случае вопросы можно сформулировать так:

1. Что нужно делать для того, чтобы по нашему желанию возникали и успешно функционировали целенаправленно действующие субъекты там, где их появление для нас желательно?
2. Что нужно делать для того, чтобы было предотвращено появление и/или успешное функционирование тех целенаправленно действующих субъектов, которые нам не желательны?

Первый вопрос намного интереснее второго, поскольку в ответе на первый вопрос в значительной мере содержится и ответ на второй.

Так получилось, что рассмотрение проблемы самоорганизации традиционно начинают от позиции «с нуля», то есть с попытки найти способы самопроизвольного превращения мёртвого хаоса в живой самоподдерживающийся порядок. Некоторый теоретический интерес в этом, безусловно, есть, но при внимательном рассмотрении он оказывается не так велик, как это принято считать. В первую очередь это связано с тем, что в вопросах, начинающихся словами «что надо делать для того, чтобы…», уже априорно предполагается, что некоторый живой порядок из изначального механистичного хаоса уже возник. Хотя бы в виде нас с вами.

Создаём и поддерживаем

Говоря о создании систем, будем исходить из того, что уже есть субъект (например, мы, мыслящие и существующие), у которого есть внешнее (иначе не бывает) целеполагание, и есть некоторая исходная ситуация. Желаемый результат непосредственным образом, в стиле «прийти и взять», недостижим. Схематично это можно изобразить так:

Исходное состояние для системообразования

Если говорить об информации, то «имеющееся в наличии» — это комплекс сигналов, поступающий по стрелке (2), а «внешнее целеполагание» — входящий извне по стрелке (1) контекст. Сочетаясь друг с другом, они дают информацию, и эта информация пока неутешительна.

Конструктивно нотация похожа на нотацию IDEF0, и это неудивительно. Там ведь тоже предполагается, что результат получается на сочетании исходных данных, обозначаемых стрелкой, входящей в блок слева, и управляющего потока, обозначаемого стрелкой сверху. Идейно такой подход весьма неплохо согласуется с конструкцией «сигнал+контекст».

Сразу замечу, что в этой схеме субъект — это совсем не обязательно живое существо во всей его полноте. И имеющиеся в наличии исходные предпосылки, и целеполагание, и желаемый результат — всё это вполне может всего лишь одним каким-то частным аспектом той полноты, которую мы называем своей жизнью.

Первое, что в такой ситуации приходит в голову — это найти какой-нибудь подходящий бездушный инструмент и решить задачу при помощи него. Молоток, топор, лопату, спички, калькулятор, листок бумаги, или что-то другое. В зависимости от решаемой задачи. Получилось вот так:

Обретение инструмента

Появился расширенный субъект, который от исходного субъекта принципиально ничем не отличается. Молоток как продолжение руки, листок бумаги как внешнее запоминающее устройство. Картинка не просто сильно напоминает принятую в кибернетике 20-го века конструкцию «управляющий субъект / управляемый объект», а она ею и является. Субъект — управляющая система, инструмент — управляемая, стрелка (3) — управляющий сигнал, стрелка (5) — обратная связь.

По-хорошему, от субъекта тоже должна была бы идти стрелочка к желаемому результату (например, пока одна рука забивает гвоздь посредством молотка, другая рука этот гвоздь держит), но она опущена, чтобы не запутывать схему.

Если вместо того, чтобы достичь результата при помощи бездушного инструмента, мы решим задачу через порабощение кого-нибудь, то картинка получится такая:

Обретение раба

Во избежание пересудов на всякий случай сразу замечу, что порабощённым вовсе не обязательно должно быть двуногое существо. Порабощённый может быть четвероногим, цветковым, одноклеточным, вообще бестелесным (например, экосистема), или каким угодно ещё. Сути происходящего это не меняет. К тому же рабство может быть не тотальным, а временным, с восьми до пяти с перерывом на обед.

Ситуация в целом аналогична использованию бездушного инструмента за исключением того, что нам теперь нужно не только командовать нашим инструментом (стрелка 3), но и мотивировать его (стрелка 6). То есть организовать ему внешнее целеполагание. И не забыть заблокировать то внешнее целеполагание, которое у него было от природы (стрелка 7). Если оставить хоть немножко природного целеполагания раба, то желаемый результат будет интерференцией двух целеполаганий. От инструмента, беспрекословно исполняющего нашу и только нашу волю, мы этого не ждём.

Если раб является искусственной системой, то никакого целеполагания «от природы» у него нет, и блокировать нечего.

Поскольку у получившейся конструкции действующим осталось только наше целеполагание, ни о каком появлении составного субъекта говорить не приходится, и по-прежнему имеет место лишь расширенный субъект.

Аналогично предыдущей схеме, не показана стрелочка, идущая от субъекта к желаемому результату, которая будет иметь место всегда, если субъект и раб трудятся над желаемым результатом совместно.

Сценарий «обретение раба» не нужно путать с добровольной помощью. При добровольной помощи не возникает необходимости блокирования существующего целеполагания работника, и поэтому хотя формально ситуация волонтёрства может быть и похожа на использование человека в качестве инструмента, но рабовладением такая ситуация не является.

Можно заметить, что рабовладение — весьма муторное занятие. Нужно не только командовать рабом, но и заниматься его целеполаганием. Может быть, процесс можно как-нибудь автоматизировать? Например, пусть правильно воспитанный и прекрасно обученный раб сам получает наше целеполагание и сам всё делает правильно? Очень неплохой вариант — создать либо целиком искусственного субъекта, то есть довести автоматизацию выполнения задачи до совершенства. Или создать надличностную структуру (раб не обязательно должен быть живым многоклеточным существом, он вполне может быть хорошо воспитанной «МЫшкой»), которая обеспечит приемлемое удовлетворение потребности для всех. Результат:

Делегирование задачи

Полностью автоматический процесс. Хорошо поработали, создали идеального раба, теперь получаем желаемый результат, не прикладывая к тому никаких дополнительных усилий. Жизнь прекрасна. Или всё же не совсем? Есть ощущение, что пришлось чем-то пожертвовать. А конкретно, собой. Мы из целенаправленно действующего субъекта превратились в умиротворённо взирающего наблюдателя. Может быть, имеет смысл вспомнить, что мы тоже способны что-то делать, отрастить у себя стрелочку с правой стороны и направить… куда? К желаемому результату — не нужно. У нас очень хороший раб, и он прекрасно справляется сам. Может быть, направить стрелочку на раба? Но зачем? Исходные данные у него все есть, целеполагание — тоже. Мы ничего не способны добавить к тому, что у раба уже есть. Мы со своими «ценными указаниями» будем ему только мешать. По всем формальным признакам у нас всё хорошо (мы получили и продолжаем получать тот результат, к которому стремились), но по сути мы перестали существовать.

Раб, устав в одиночку бороться с проблемами, нанимает себе раба, и получается такая картина:

Сотрудник полиции охраняет покой мирных граждан

Да, именно так. Сотрудник полиции, охраняющий покой мирных граждан. В роли раба — созданное нами правительство, а в роли раба раба — сотрудник полиции. Мы делегировали заботу о своей безопасности правительству, и получили то, чего хотели. Теперь по комплексу целей «безопасность» мы перестали быть субъектами. В этой схеме, во-первых, интересно то, что на ней изображена та картинка, какой она была бы, если всё сделать абсолютно правильно и надёжно. В реальности правительство кроме делегированного целеполагания имеет ещё некоторый объём дополнительного целеполагания, которое можно условно назвать «корпоративным интересом». Да и собственное целеполагание сотрудника полиции до конца никогда не бывает заблокировано. В результате мы, граждане, получаем неизвестно что, заплатив за это чудовищную цену.

Здесь имеет смысл сразу отметить то, что системообразование государств, насколько мне известно, никогда и нигде не проходило по сценарию «делегирование». Везде, где правительства декларируют так называемую «службу народу», есть изрядная доля лукавства. Взаимоотношения народа и государства строятся по другим сценариям, которые будут рассмотрены ниже.

Второе, что интересно в этой картинке — это то, что на ней «расширенный раб» конструктивно ничем не отличается от «расширенного субъекта» на картинке «Обретение раба». Соответственно, ситуация стремится эволюционировать в делегирование задачи, при котором раб теряет субъектность, а единственным действующим лицом становится раб раба. Получили самокопирующуюся структуру. Порабощение сменяется делегированием, перехват субъектности и уход на следующий круг. Система приобретает новых рабов и выталкивает вчерашних хозяев из процесса, отбирая у них целеполагание. Одни субъекты затягиваются в систему, а другие извергаются. Можно предположить, что извергнутые бывшие хозяева — лучшие кандидаты на должность новых рабов. Они, не до конца забывшие утраченное целеполагание (1), легче любых других существ примут от нового хозяина новое замещающее целеполагание (6).

Мне меньше всего хотелось бы давать какую-то моральную оценку происходящему. Нужно просто понимать, что описанный сценарий случается, и является одним из весьма распространённых шаблонов развития ситуации. Можно даже предположить, что мы сами во многом является результатом сложной, длительной и многоэтапной цепочки делегирований, прокрученной по большому количеству аспектов жизнедеятельности. Но логика самокопирующегося шаблона такова, что побывав на гребне волны процесса и внеся в него свой полноценный субъектный вклад, мы очень рискуем сами стать отстранёнными от процесса бывшими хозяевами жизни. А дальше перспектива — или в небытие, или в наём к бывшим рабам. Жители развитых стран уже дальше других продвинулись по пути делегирования задач. Уже делегированы и добыча пищи, и бытовое обустройство, и выработка представлений о добре и зле (это произошло даже раньше многого другого), и обеспечение безопасности, и забота о собственном здоровье, и даже выращивание потомства. От исходного природного внешнего целеполагания остались разрозненные ошмётки, временно не перехваченные созданными нами слугами. Фантасты пугали нас тем, что порождённый нами искусственный интеллект устроит против нас войну на уничтожение. Но такой исход крайне маловероятен. Гораздо лучше просматривается перспектива того, что Матрица будет удовлетворять любые потребности раньше, чем человек о них будет успевать подумать, а Скайнет будет устранять любые неудобства ещё до того, как они будут проявляться. Это уютно. Это удобно. Это сытно. Из этого не хочется возвращаться туда, где бывает голодно, холодно и опасно. И с моей стороны было бы величайшим свинством призывать вернуть человечество к первобытному укладу для того, чтобы у всех была возможность развлечься нищетой, болезнями и войнами.

К счастью, стратегии «рабство» и «делегирование» — не единственные способы системообразования. Более того, легко можно заметить, что эти стратегии не приводят к образованию составных субъектов, включающих в себя того субъекта, который существовал на первом шаге. Максимум, чего удаётся в них добиться — это появления расширенного субъекта. Составной субъект возникает там, где появляется сотрудничество.

Рассмотрим сначала в некотором смысле вырожденный случай — ситуацию, в которой субъекты работают на общий результат, но при этом между собой информационно не взаимодействуют:

Стратегия «если все…» (или, как вариант, «если никто…»)

В данном случае желаемый результат недостижим силами одного субъекта, но усилиями двух субъектов легко достигается. Субъект 1, руководствуясь целью (1) и тем, что у него есть в наличии (2) вносит свой вклад (4) в общее дело, и имеет с этого профит (6). Аналогично поступает субъект 2. Все довольны, результат достигнут. У внешнего наблюдателя, смотрящего на общую совокупность «субъект 1 + субъект 2» может сложиться полное впечатление, что работает система. В принципе, он не очень далёк от истины. Такой «чёрный ящик» определённо даёт системный эффект, и в этом нет ничего удивительного. Хоть субъекты между собой напрямую не взаимодействуют, взаимодействие всё же имеет место через желаемый результат и обратную связь. С точки зрения субъекта, участвующего в процессе (субъекта 1 или субъекта 2) системность такой системы не столь очевидна. Он-то знает, что каждый действует сам по себе.

Проблем с такой организацией дел, как правило, две:

1. Такие системы никак не хотят складываться. Субъект 1, придя на поле деятельности, трезво оценивает свои силы и приходит к заключению, что результат недостижим. А раз так, то в данном случае его целенаправленная деятельность бессмысленна. Аналогичное происходит со вторым субъектом. Такие системы в принципе могут складываться, когда масштаб проблемы нарастает постепенно. Сначала с задачей справляется первый пришедший субъект, а потом, когда он уже перестал справляться, но не успел ещё принять решение бросить дело, появляется второй.
2. Такие системы неустойчивы. Как только требуемый для достижения вклад начинает превышать возможности одного из субъектов, он почти сразу бросает это безнадёжное дело, и дальше процесс распада уже проходит лавинообразно. Другую опасность для такой «системы» представляет временное снижение потребности в усилиях. Как только кто-то почувствовал, что всё получается и без него, он уходит заниматься другими делами, а когда через какое-то время возвращается, то с удивлением обнаруживает, что уходил зря и вернулся слишком поздно.

Каждый раз, когда мы предаёмся праздным мечтам о том, как было бы хорошо, если бы все вдруг начали поступать правильно, мы рассчитываем на системообразование по описанному здесь сценарию. Напрасно рассчитываем. Если оно даже и случается, то очень ненадолго. «Если бы все убирали за собой и не мусорили…», «если бы все соблюдали ПДД…», «если бы никто не воровал…», «если бы все проголосовали за правильного кандидата…», «если бы все трудились на общее благо…» — это всё мечты о системообразовании без системообразования. Проще признать, что такого в реальной жизни не бывает, чем тратить время на бессмысленное ожидание чуда.

Для того, чтобы привести схему к чему-то более устойчивому, нужно сделать так, чтобы субъекты начали между собой общаться. Добавляем передачу данных от субъекта 1 к субъекту 2 и наоборот:

Наладили передачу данных между субъектами

К сожалению, это нововведение нам ровным счётом ничего не даст. Сигнал мы дотянули, но контекста для него нет, и поэтому сигнал информацией не становится. Тот контекст, который был, не годится, так как он не про общение с себе подобными, а про желание результата. Более того, совершенно непонятно, что побуждает субъекта 1 выдавать сигнал (7), а субъекта 2 — сигнал (8). Для того, чтобы решить эти проблемы, необходимо снабдить субъектов дополнительными контекстами:

Добавили контексты

Контекст (9) даёт возможность субъекту 1 интерпретировать сигналы (2) и (8) и не только выдавать сигнал (7), но и, возможно, накладываясь на контекст (1), влиять на исходящий сигнал (4), формирующий желаемый результат. Аналогично работает контекст (10) в субъекте 2. Контексты (9) и (10) могут быть одним и тем контекстом, но могут и различаться.

Основное отличие контекстных стрелочек от сигнальных заключается в том, что они не являются чем-то, приходящим извне. Сигнал — это действительно нечто, воздействующее на субъекта извне его пределов, но контекст — это не сигнал, а информация, которая в свою очередь является конструкцией «сигнал + контекст». Таким образом, приход контекста извне является некоторой условностью. С точки зрения того, как сам субъект понимает происходящее, входящий контекст действительно является чем-то, что «дано» извне, но реально контекст является элементом контракции субъекта. Поскольку вся конструкция должна в результате функционировать согласованно, необходимо, чтобы контексты (9) и (10) соответствовали друг другу. Притом два раза: сигнал (7), генерируемый при помощи контекста (9), должен быть понятен в контексте (10), а сигнал (8), генерируемый при помощи контекста (10), должен быть понятен в контексте (9). Функционирование взаимодействия субъектов является системным эффектом механизмов, формирующих контексты (9) и (10). Следовательно, их совокупность может быть рассмотрена как единая система, входящая в состав составного субъекта:

Добавили системность контекстов взаимодействия субъектов

Можно было бы добавленную систему не обводить пунктиром, поскольку в любом случае жёсткие границы субъектов и их локализованность где бы то ни было — это всегда условность.

Очевидно, система общения у нас получилась каким-то неполноценным существом. Исходящие сигналы есть, но откуда они могут появляться? Для того, чтобы система выдавала согласованные сигналы, нужно, чтобы у неё было целеполагание и исходные данные. С исходными данными всё понятно: кроме стрелочек (2) и (3) ничего нет. В качестве целеполагания можно попытаться взять исходное целеполагание субъектов, но получится плохо. Получится, что для стрелка (9) — это результат работы в контексте (1) сигнала (2) плюс каким-то мистическим образом через субъекта 2 полученного сигнала (3). Никакой такой мистики быть не может, так как для получения сигнала (3) через субъекта 2 у нас уже есть стрелочка (8), но она не будет работать без контекста (9). Если для функционирования системы общения нам нужен контекст, который внутри рассматриваемой системы неоткуда взять, то это значит, что нам придётся взять его извне. Результирующая схема совместного труда взаимодействующих субъектов на общий результат:

Совместная работа на общий результат

Что интересно, такая схема не развалится, если совсем убрать общее целеполагание (1), свалив всё получение внешнего контекста на целеполагание системы общения:

Самоценное общение

Субъективно действующими субъектами ситуация будет восприниматься как то, что им очень хочется друг с другом взаимодействовать. Может быть, они даже для самоуспокоения придумают этому какое-нибудь логическое объяснение, но это не обязательно и не важно.

Давайте посмотрим, что получится, если взаимодействующие субъекты работают не на общий, а каждый на свой собственный результат. Субъекты остаются, но получают каждый собственное целеполагание. Система общения остаётся. Желаемых результатов становится два. Выгода для субъектов (мотив вступить во взаимодействие) может реализовываться двумя путями:

1. Результатом работы каждого из субъектов является не только собственный желаемый результат, но и желаемый результат товарища. Ситуация «ты мне, я тебе».
2. Каждый трудится только на собственный результат, но получение желаемого результата каждого субъекта вносит свой вклад в улучшение качества (и, следовательно, полезности) имеющегося в наличии не только у него самого, но и у товарища. Ситуация «процветание всех залог процветания каждого».

Сочетание вариантов 1 и 2 характерно для устоявшегося гармоничного симбиоза.

Гармоничный симбиоз

Результатов могло стать два только потому, что каждый из субъектов получил собственное целеполагание, поэтому вместо одной стрелочки (1) получилось два входящих пучка стрелочек: (1.1) и (1.2).

В отличие от сценария «Если все», сценарии «Самоценное общение» и «Симбиоз» не особо чувствительны к временному пропаданию возможности получать желаемые результаты. Субъекты не выходят из процесса, а продолжают общение (стрелочки 7 и 8). В принципе, система может оставаться стабильной веками, на протяжении жизни многих поколений. Например, сторонники некоторых религий из года в год ждут исполнения пророчества, усердно к нему готовятся, и не особо переживают по поводу того, что оно всё никак не наступает.

Результат симбиоза может (и должен) рассматриваться как составной субъект, у которого есть комплекс целеполаганий, набор ресурсов и достигаемые результаты. Далее этот составной субъект может уже как самостоятельная единица включаться в дальнейшее системообразование по любому из рассматриваемых здесь сценариев.

Очевидно, схема получилась слишком сложной для того, чтобы хотя бы где-нибудь спонтанно возникнуть сразу целиком из ничего. Но существование гармоничных симбиозов является в живом мире повсеместно наблюдаемым фактом, и нам ничего другого не остаётся, кроме как выяснить, каким образом столь сложные конструкции могут возникать из более простых. Для примера рассмотрим, как симбиоз может возникать из взаимодействия хищника и жертвы. В начале процесса у нас есть потенциальная жертва и голодный хищник (стрелки пронумерованы так, чтобы потом в результате получить картинку, аналогичную сценарию «Симбиоз»):

Потенциальная жертва и голодный хищник

Найдя жертву, хищник отбирает у жертвы результат:

Хищник съел жертву

Чистое хищничество — не очень выгодная стратегия, так как естественный отбор работает против того, чтобы потенциальные жертвы продолжали оставаться лёгкой добычей. Единственный способ для хищника выключить неблагоприятную для него эволюцию жертв — перестать есть жертв насмерть. То есть перестать быть хищником, а стать паразитом:

Паразитизм

На этом этапе у жертвы и бывшего хищника возникает совместно решаемая задача — общими усилиями сделать так, чтобы паразитизм не превратился обратно в хищничество. Единственный способ это сделать — это наладить коммуникационный канал, по которому жертва будет сигнализировать паразиту о том, что имеющийся у неё ресурс критически снизился. Образуется сигнальная стрелка (7) от жертвы к паразиту, а также необходимый для интерпретации сигнала контекст (10). А так как одностороннее информационное взаимодействие неэффективно, то появляется обратный канал (стрелка 8) и контекст к нему (9). Имея синхронизированные информационные контексты жертвы и паразита, мы вынуждены констатировать образование системы общения и составного субъекта. Результат:

Просвещённый паразитизм

Стрелочка, ради которой, в результате, всё затеяно, выделена красным цветом. До симбиоза остаётся сделать так, чтобы результат деятельности паразита стал полезен жертве и/или включить совместную работу над желаемыми результатами. Когда это случается, об участниках процесса больше не следует говорить, как о жертвах и паразитах. Они становятся симбионтами.

Если рассмотреть взаимоотношения гражданского общества с государством, то заметно, что в данном случае государство всегда сначала выступает как хищничающая банда грабителей, и лишь по мере развития ситуации процесс перетекает в более-менее спокойный паразитизм. Некоторые ныне наблюдаемые наиболее развитые государства уже смогли перебороть собственную алчность и перейти к более эволюционно выгодной модели просвещённого паразитизма с элементами симбиотических отношений.

В принципе, реален и обратный процесс — от симбиоза к паразитизму, и дальше к чистому хищничеству. Но можно утверждать, что в целом господствующий вектор развития оказывается направленным в сторону симбиоза, так как с точки зрения естественного отбора он выгоднее. В перспективе, если ценность желаемых результатов самим симбионтам перестанет быть очевидной, сценарий «Симбиоз» может превратиться в схему «Самоценное общение».

На приведённых схемах, безусловно, самыми загадочными, и потому интересными сущностями являются системы общения. Несмотря на то, что они физически реализуются в виде подсистем взаимодействующих субъектов, мы, тем не менее, имеем полное право говорить о них как о системах, обладающих целостностью. Кроме всего прочего, есть все основания предположить, что у наделённых функцией самотиражирования систем общения обычной практикой является рекрутирование субъектов в симбиотические отношения. Или даже не рекрутирование, а целенаправленное выращивание.

С точки зрения субъекта, участвующего в симбиотических отношениях (то есть изнутри системы), функционирование системы общения выглядит как наличие дополнительного целеполагания, тесно связанного с удовлетворением того изначального целеполагания, ради которого была создана система. В частности, ярким примером симбиотических отношений является рыночная экономика. При вступлении в товарно-денежные отношения субъект начинает желать не только материальные блага (изначальная мотивация субъектов), но и деньги, которые не могут считаться материальными благами хотя бы по той причине, что они нематериальны (так как, как на то акцентировалось внимание ранее, могут быть переданы через Интернет). Но информационная природа денег от нас, участников рыночных отношений, ускользает. Получив купюру в сто долларов, мы искренне считаем, что завладели ценностью, хотя, если вдуматься, то становится очевидно, что собственная потребительская ценность этого артефакта примерно равна нулю. Купюра сто долларов — материальный носитель сигнала, смысл которого в том, что у обладателя сего предмета появляется желание от этого предмета разумным образом избавиться, и есть ряд других субъектов, которые этот предмет желают заполучить, чтобы потом, в свою очередь, от него разумным способом избавиться. Получается знакомая нам с детства сеть передачи данных, в которой мы сами, хозяйствующие субъекты, играем роль транспортной среды. Но если сигналы передаются, то, очевидно, у них должны быть отправители (кто-то ведь должен закодировать в сигнал информацию), и получатели. Можно предположить, что в данном случае денежный обмен является внутренним информационным процессом той загадочной надличностной сущности, которую можно обозначить как «система общения рыночной экономики». А для нас, хозяйствующих субъектов, вполне достаточно того, что мы имеем внешнее целеполагание, выражающееся в желании получить те деньги, которых у нас нет, и потратить те деньги, которые у нас есть.

При всех нареканиях, чисто симбиотическая система рыночной экономики систематически оказывается выгоднее и гуманнее, чем любая другая система, основанная или на рабстве, или на неработающем сценарии «Если все». В качестве ложки дёгтя в этой большой бочке мёда, конечно, всегда местами присутствуют явления паразитизма и даже хищничества, появляющиеся там, где по какой-то причине нарушается баланс взаимной заинтересованности симбионтов.

Применительно к общественным симбиотическим системам хуже всего не появление хищничества и паразитизма, а то, что в таких системах тем элементом, который определяет суть и направление происходящих процессов, оказывается не что-то конкретное, зримое и осязаемое, а какая-то непонятная виртуальная надличностная сущность. При такой постановке дел мы чувствуем себя неуютно, и возникает естественное желание материализовать системообразующее звено. Например, и это естественно, назначить руководителем происходящего конкретного человека. Лучше всего себя. Или, если эта идея не всеми приветствуется, то мифического антропоморфного Бога, а себя назначить главным его пророком. Если это удаётся, то сценарий «симбиоз» превращается в сценарий «рабство». Если мы не хотим реализовывать сценарий «рабство», то мы должны научиться отказываться и от идеи узурпации, и от идеи олицетворения систем общения.

Предотвращаем и разрушаем

Системы полезно бывает не только создавать, но и разрушать. Даже, казалось бы, такая идиллическая система, как гармоничный симбиоз, может стать нам нежелательной. Мы можем захотеть её сломать хотя бы для того, чтобы на освободившемся месте создать более соответствующую изменившимся обстоятельствам другую симбиотическую систему.

Говоря о сломе систем, бывает полезно сразу акцентировать внимание на том, действуем мы изнутри системы или снаружи. Мотивация к слому изнутри, очевидно, может заключаться в том, что субъект перестал быть доволен своей вовлечённостью в процесс. Мотивация к слому извне более разнообразна, но тоже очевидна.

Самым радикальным способом слома систем, конечно же, является уничтожение участвующих в них субъектов, но этот способ мы рассматривать не будем не столько из соображений гуманизма, сколько потому, что у нас другая задача: мы говорим не об уничтожении элементов систем, а об уничтожении самих систем.

Деконструкция сценария «использование инструмента»

Напомню схему:

Мотивом деконструкции такой системы может быть то, что использование конкретного инструмента кроме весьма позитивного для субъекта достижения желаемого результата имеет ещё и нежелательные побочные эффекты. Например, если желаемым результатом является обретение душевного комфорта, а инструментом является шприц с героином.

В такой ситуации просто отобрать у субъекта инструмент — не есть эффективная деконструкция. Лишённый инструмента субъект получает депривацию желаемого результата, и при никуда не девшемся целеполагании находит способ вновь обрести аналогичный инструмент. Эффективное решение — заместить сценарий «использование инструмента» любым другим сценарием, эффективно дающим субъекту желаемый результат.

Деконструкция рабства

Схема:

Рабовладельческая система действует руками рабов, и поэтому первыми врагами при боестолкновении с такими системами становятся рабы. Однако нужно понимать, что рабы в таких системах — возобновляемый ресурс, и вывод рабов из строя хоть и неприятен рабовладельческой системе, но всё же не смертелен для неё. Понеся потери и отступив на заранее укреплённые позиции, система восстановит силы и попытается взять реванш. Именно поэтому масштабные эпичные сражения хоть и дают ни с чем не сравнимый материал для мифологии, литературы и кинематографа, всё же не могут считаться действенным средством деконструкции рабовладельческих систем. Более правильный подход — нейтрализация субъекта-рабовладельца, но сложность здесь в том, что, во-первых, субъект обычно бывает надёжно защищён и, во-вторых, его даже не всегда удаётся правильно идентифицировать. Имея привычку персонифицировать субъекта, мы традиционно на роль субъекта-рабовладельца назначаем того, кого можем увидеть глазами — короля, императора, диктатора, президента или, как вариант, узкий круг лиц. Но, даже окончательно победив в войне и устранив персонифицированного хозяина, мы можем через некоторое время с удивлением обнаружить, что это тоже не стало для системы смертельной раной. Недобитая система успешно отращивает себе новую верхушку, восполняет потерю рабов, и вновь предстаёт перед нами в обновлённом и посвежевшем виде.

Самое слабое место рабства — не рабы и не очевидно наблюдаемые субъекты-хозяева, а необходимость блокирования собственного внешнего целеполагания раба. Соответственно, основой метода избавления от рабства может стать деблокирование перекрытого канала. Как только раб начинает понимать, что смыслом его существования является не только служение хозяину, он перестаёт быть эффективным рабом, и система даёт трещину. Когда внешнее целеполагание рабов окончательно деблокируется, рабовладельческая система перестаёт существовать просто потому, что бывшие рабы перестают реагировать на управляющие воздействия (сигнал 3 в контексте 6) и расходятся каждый по своим делам.

Что интересно, ситуация деблокирования целеполагания раба называется у нас «коррупция». Сейчас коррупция считается строго негативным явлением, с которым обязательно нужно всеми силами бороться. Тактически, наверно, коррупцию можно рассматривать как нечто нежелательное, но в стратегическом плане коррумпирование рабов является именно тем инструментом, который наиболее эффективно разрушает рабовладельческие системы. К слову сказать, в тех системах, в которых сценарий «рабство» не используется, понятие «коррупция» вообще оказывается неприменимым. Коррупция — это ведь не что иное, как естественное поведение субъектов в ситуации, когда оно считается неприемлемым в интересах «общего блага», «вековых традиций», или какой-либо другой высокопарной лжи.

Ключик к пониманию того, каким образом конкретная рабовладельческая система может быть деконструирована и преобразована в нечто более подходящее, заключается в поиске ответа на вопрос «что можно поменять в происходящем так, чтобы понятие «коррупция» стало вообще неприменимо?»

Деконструкция делегирования

Схема:

Весьма печальная ситуация, особенно для самого субъекта, который из субъекта действующего превратился в бездействующего не-субъекта. Единственное, что можно здесь предложить — это стиснув зубы включиться в процесс, несмотря на все издержки и всю кажущуюся абсурдность собственного участия в добывании желаемого результата. Если же созданный раб имеет эффективную защиту от перехвата поля деятельности, то можно попытаться вступить с ним в симбиоз, но не через кажущийся логичным сценарий «раб раба», а правильным естественным путём. Например, для начала через хищничество и паразитизм.

Деконструкция сценария «Если все»

Данный сценарий в деконструкции не нуждается, поскольку в работоспособном виде в реальном мире нигде не присутствует.

Деконструкция симбиоза

Симбиоз — хорошая и позитивная штука. Даже жалко ломать идиллию. Но если её ломать всё же нужно, то нам пригодится умение это правильно делать. Напомню схему:

Ключевой элемент симбиотической системы — это система общения, задающая контексты (9 и 10) для горизонтальных информационных связей (7 и 8). Соответственно, для того, чтобы уничтожить симбиоз, нужно сделать так, чтобы циркулирующие в системе сигналы перестали адекватно интерпретироваться. Как только симбионты перестанут понимать друг друга, система быстро деградирует в гораздо менее живучее хищничество или рабовладение.

Сценарии «совместная работа на общий результат», «самоценное общение» и «просвещённый паразитизм», являющиеся частными случаями симбиоза, деконструируются аналогичным образом, то есть через нейтрализацию системы общения.

Общее замечание к деконструкции систем

Любая действующая система является способом решения какой-то задачи. Если перед тем, как приступить к деконструкции, мы не создали хотя бы столь же эффективного альтернативного способа решить эту же задачу, наша деконструкция не будет успешной. Таким образом, необходимым компонентом решения задачи «предотвратить и разрушить» становится успешное решение задачи «создать и поддержать».

Заключение

Центральная мысль любой философии информации, не обязательно только раскрытой здесь, может быть выражена всего тремя словами: прекратить реификацию информации. Пока мы пытаемся говорить об информации как о чём-то объективно существующем вне зависимости от сознания, мы говорим не об информации.

Запретив себе реификацию, мы сразу попадаем в весьма затруднительное положение, связанное с тем, что, во-первых, мы теперь никак не можем проигнорировать необходимость научиться говорить о нематериальных вещах, а во-вторых, нам как-то нужно восстановить целостность мира.

Решению этих задач существенно поспособствовал обозначенный ещё во «Введении» инструментальный подход к философствованию. Без его применения мы не смогли бы продвинуться дальше дискуссии в духе «существует ли информация (а также системы, субъекты, причинность, время и т.д.) на самом деле, или оно всё является всего лишь иллюзией».

В ходе решения задачи отказа от реификации информации удалось:

1. Сконструировать методику ситуационно-зависимого обоснования, позволяющую выстраивать надёжное знание там, где это доселе не практиковалось.
2. При помощи конструкции «сигнал-контекст» перекинуть мостик между материальным и нематериальным мирами, связав их тем самым в единое целое.
3. Конкретизировать понятие «материя» и изгнать «информацию» из физики. Есть надежда, что это окажет благотворное влияние не только на информатику, но и, в перспективе, на физику.
4. Очистить понятие «система» от лишних требований, тем самым выкристаллизовав суть.
5. Научиться оперировать понятием «идентичность» и применить это умение к решению доселе неприступной загадки самосознания.
6. Насладиться красотой идеи сущностного единства субъекта и мира, в котором он живёт.
7. С удивлением обнаружить, что в нашем мире функционируют две совершенно различные по своей сути причинности.
8. Научиться говорить не только о познающих, но и о действующих субъектах.
9. С интересной точки зрения взглянуть на загадку времени.
10. Сформулировать и доказать теорему о внешнем целеполагании.
11. Научиться рассуждать о свободе воли и разобраться, в каких случаях и как она возникает.
12. Наконец-то закрыть изрядно надоевший вопрос о воспроизводимости мышления детерминированным вычислителем.
13. Научиться рассуждать о составных субъектах.
14. Обнаружить, что человеческий разум не является единственным разумом во Вселенной. Получить чёткое обоснование тому, что любая без исключения теория превосходства не может иметь под собой никаких оснований.
15. Примирить идею свободы личности с идеей общественного блага.
16. В качестве дополнительного бонуса научиться рассуждать о путях и способах системообразования надличностных сущностей.

Возможно, кто-то ожидал от философии информации рецепта установления тотального контроля над всем происходящим. В итоге оказалось всё строго наоборот. Оказалось, что установление тотального контроля возможно только через полное разрушение собственной субъектности. Понимание этого обстоятельства в перспективе может оказать некоторое влияние на разворот вектора общественного развития от стремления к максимальной централизации к стремлению к правильно и гармонично устроенной свободе.

Что особенно ценно и не может не радовать, так это то, что в получившейся метафизической системе всё, что так или иначе можно отнести к мистике — боги, демоны, тонкие материи, потусторонние миры и прочее тому подобное — всё это оказалось перенесено в разряд «лишние сущности, без которых можно и нужно уметь обходиться». В тех идеях, которые предложены на замену — и в конструкции «сигнал-контекст», и в системах, и в идентичностях, и даже в пугающе разнообразных надличностных источниках внешнего целеполагания — во всём этом нет ни капли потустороннего. Всё, о чём говорится, доступно для наблюдения, осмысления и продуктивного использования.

В своём повествовании я старательно сторонился морально-этической стороны всех рассматриваемых вопросов. Сделано это не потому, что тема не интересна, а потому, что смешивание метафизики с аксиологией — вернейший способ получить продукт неприемлемого с обеих точек зрения качества. Вне всякого сомнения, с аксиологической позиции рассмотренная здесь тема также должна быть тщательно проработана, но я бы предпочёл, чтобы это было выполнено теми, кто лучше меня разбираются в таких вопросах.