О репутации

Не_обходимые общественные блага

Когда мы говорим об общественных благах, то стоит понимать, что именно общественные блага являются тем, что собирает людей вместе, то можно и тем, какую именно «добавочную стоимость» получают члены общества от состояния в нем. Любая реальная общественная структура строится вокруг некоего общего ресурса, которым эти люди пользуются или который эти люди создают.

Даже идеологически ориентированные организации становятся организациями тогда, когда они начинают собирать членские взносы и решать, как именно их потратить. До этого у людей нет каких-то общих интересов, но есть лишь общее мнение. Даже супружеская пара становится таковой именно для того, чтобы вместе пользоваться общим имуществом и иметь заранее оговоренные правила по его разделу или по разделу расходов на воспитание детей. Для того, чтобы создавать общественное благо требуется организация неких совместных действий, выражающихся в жертвовании каждым членом общества неких частных ресурсов для достижения общей цели.

Любая организация требует администрирования. С этой точки зрения можно рассматривать и государство, как поставщика общественных ресурсов, приобретаемых за счет налогоплательщиков. Разумеется, что такое общественное приобретение не является оптимальным, (Мансур Олсон, “Логика коллективных действий” 1995) чем пользуются сами администраторы, присваивая себе часть общественного продукта или исполняя свои административные функции за не оговоренную контрактом с обществом плату — взятки. Общество, ввиду этого, с развитием информационных технологий, постепенно отказывается от части общественных благ и переводит их в разряд личных. Об этом более подробно рассказано здесь .

Вместе с тем, существуют общественные блага, роль государства (или администратора) в достижении которых не может быть переложена на частные компании. Также, такие блага не могут быть персонализированы за счет развития систем тотального учета. Как пример подобного блага, можно назвать благо чистого воздуха в городе. Для того, чтобы все дышали чистым воздухом, все автомобили необходимо снабдить катализаторами, которые очищают выхлоп от окиси углерода и несгоревших остатков топлива. В таких условиях очень велико искушение не покупать катализатор. Выхлоп от одной машины не сделает город грязнее, а автомобиль без катализатора будет демонстрировать большую мощность или меньшее потребление топлива за счет снижения сопротивления в выхлопной системе. То есть, проявляется “эффект безбилетника”. В таких условиях роль государства сводится к минимизации числа безбилетников путем регулирования рынка автомобилей и организацией технических осмотров авто техники.

К подобного рода общественным благам можно отнести также организацию массовых прививок населения от инфекционных болезней. Ведь, если прививки не будет у одного конкретного человека, то ему и заболеть будет не от кого. Зачем, тогда прививаться и рисковать побочными эффектами, которые могут привести к потере здоровья, инвалидности или смерти? “В идеальной системе цен должна была бы существовать такая цена, которую он (пациент) должен был бы платить каждому, чье здоровье подвергается опасности; цена, достаточно высокая для того, чтобы другие индивиды почувствовали, что их потери компенсируются; или, иначе, должна быть такая цена, которую другие индивиды должны были бы платить этому лицу, чтобы склонить егосделать прививку”. (Kenneth J. Arrowю Uncertainty and the welfare economics of medical care. «American Economic Review» (1963. Vol. 53 . — P.941-973)) Разумеется, что когда речь идет о подобного рода благах, то какие-либо усилия, котрые будут затрачиваться на оценку ущерба или риска получить ущерб для каждого из членов общества от того, что кто-то не участвовал в создании этого блага, а затем организацию выплаты этим человеком компенсации за ущерб или риск остальным членам общества, будут в любом случае превышать усилия государства (или администратора группы) по принуждению всех членов общества к созданию такого общественного блага, даже с учетом несовершенства любых мер принуждения и обязательном наличии некоей доли “безбилетников”. И даже если компенсирующие выплаты, например, в виде штрафов, будут накладываться на уклоняющихся, то все равно, будет требоваться некая система насилия, направленная на изъятие этих штрафов и перераспределение выученных средств.

Стоит понимать, что соучастие членов общества в создании подобных благ возможно либо:

• через делегирование обществом неких полномочий карательной системе, которая снова-таки, становится общественным благом, финансируемым обществом (как пример, санэпидемстанция), либо
• за счет финансирования нового общественного блага, направленного на ликвидацию последствий оппортунизма^[1] с обязательным, снова-таки, делегированием некоему органу права распоряжаться финансами (как пример, оплата услуг дворников, убирающих мусор с тротуаров), либо
• через воспитание, культуру и пропаганду, которая, также является, по-сути, общественным благом, финансируемым обществом (как пример, разного рода “социальная реклама”).

То есть, так или иначе для группы, обладающей или стремящейся обладать общественным благом, необходима стимулирующая роль некоего администратора, обладающим правом стимулирования, как отрицательного, в виде насилия или штрафов, так и положительного, в виде бонусов или премий. Учитывая то, что группа стремится к минимизации расходов по добыче общественного блага, вариант с раздачей бонусов, финансирование которых производится за счет тех же членов группы, как правило не применяется[2].

Стимулирование группы необходимо для ликвидации “эффекта безбилетника”. Если же посмотреть на группу размером с нацию, то “…традиционная деятельность государства в значительной степени сводится к действиям, направленным на уменьшение транзакционных издержек и преодоление «проблемы безбилетника» (Пол Хейне. «Экономический образ мышления» — Пер. с англ. М., Издательство «Каталаксия» для серии Библиотека студента по заказу Академии педагогических наук и Московского психолого-социального института, 1997. — 704 с.,

Репутация против оппортунизма

Когда в рамках институциональной экономики рассматривают оппортунизм или, в данном контексте, «проблему безбилетника», то в качестве средств социального контроля во избежание оппортунизма рассматривают:

• Доверие^[3] как средство повышения эффективности, понижения расходов на контроль, более быстрого достижения соглашения и взаимопонимания в оценке риска.
• Культуру в качестве рамок, определяющих общие ценности, понятия и цели как фактор, влияющий на решение проблем координации. С ними связаны процесс вступления в контакт и согласование: при более длительном партнёрстве в условиях монокультуры вероятно повышение транзакционных издержек в результате зависимости, злоупотребления доверием и оппортунизма, подрывающие эффективность.
• Репутацию, которая служит специфическим капиталом, сохранение которого затрудняется возможностями оппортунизма. Хорошая репутация понижает стимул к оппортунизму и таким образом расходы на сбор информации и ведение переговоров.

Вместе с тем, выглядит логичным, что устойчивые рынки, основанные на доверии, могут надежно существовать лишь в условиях хоть как-то отслеживаемой репутации. Особенно это четко прослеживается на тех видах товаров, на которых продукт и его производство являются одним целым. К таковым можно отнести практически любые услуги, а в виде частного примера — услуги парикмахера или врача.

На таких рынках особенностью организации продаж (если такой термин вообще применим) является выстраивание клиентурных сетей, основанных на рекомендациях. Потребитель чувствует себя крайне не комфортно в условиях, когда он вынужден доверяться продавцу без возможности проверить репутацию поставщика продукта или оставить значимую для поставщика рекомендацию о продукте. Является, например, разумным правило избегать обедов в привокзальных кафе, где поставщики продукта совершенно не озабочены своей репутацией, рекомендациями “одноразовых” клиентов и не рассчитывают на повторный визит клиента к ним.

Точно также все путеводители рекомендуют принимать пищу только в тех придорожных кафе, в которых обедают водители грузовиков-”дальнобоев”, которые, являются и частыми клиентами и членами социальной сети рекомендаций. В таких заведениях общественного питания поставщику продукта крайне невыгодно предлагать товар с низким качеством, эксплуатируя асимметричность информации и проявляя оппортунизм. Таким образом, в отсутствие репутационного давления на поставщика, стоит говорить скорее не о доверии потребителя, а о монополии поставщика или об условиях ограниченной рациональности, в которых находится потребитель, не имеющий возможности принять к рассмотрению все возможные альтернативы удовлетворения своего спроса и сравнить их по рациональным критериям. Также не стоит рассчитывать на культуру, как на инструмент гарантированного избавления от оппортунизма. Несмотря на культурные достижения нашего общества, стоит понимать, что культура не является универсальным инструментом избавления от оппортунизма.

В многоквартирном доме, даже если практически все жильцы будут обладать высокой культурой, достаточно одного некультурного гражданина, чтобы лифт стал пахнуть мочой вплоть до следующей его уборки.

Отсылки на “уровень культуры” или “сознательность”, в общем случае являются хорошим индикатором утопичности тех или иных социальных построений. Невозможно предположить ситуацию, когда все абсолютно члены общества будут обладать высокой культурой, так как сама культура является точно таким же общественным благом, которое производят родители детей для пользы всего общества. Если родители проявляют оппортунизм и не воспитывают своих детей, не прививают им культуру и нормы поведения, то они оказываются в выигрыше по отношению к другим родителям, которые тратят свои ресурсы на подобную деятельность.

Утопические способы экономической организации по замыслу имеют гуманистическую направленность и, как правило, являются нерыночными. Они могут быть как демократическими, так и иерархическими, но во всяком случае требуют глубокой преданности коллективными целями и соблюдения субординации. В истории социальной и экономической организации то и дело встречаются попытки создания таких структур, однако именно утопические общества более всего страдают от оппортунизма. (Manuet F.E. and Manuet F.P. Utopian Thought in the Western World. Cambridge (MA): Harvard University Press, 1979.)

Интересно заметить, что единственным положительным стимулом от нахождения индивида в рамках культуры или проявление им “высокой культуры”, является повышение репутации этого индивида и уровня доверия к нему. С точки зрения доверия, имеется ввиду, что при прочих равных, другие индивиды будут более склонны к совершению сделки с “культурным” человеком, так как они могут сэкономить на транзакционных издержках при выборе поставщика.

С точки зрения репутации, имеется ввиду, кроме прочего, что индивид может экономить собственные ресурсы, так как лица, взаимодействующие во взаимодействие с ним, уже ожидают от него определенного поведения на основе его культуры или репутации.

Если иллюстрировать кратко, то мало кто будет вступать в драку с чемпионом мира по боксу, что позволяет чемпиону мира не драться вообще, а просто обладать репутацией. (David M. Kreps, Robert Wilson “Reputation and Imperfect Information” Journal of Economic Theory. 1982. Vol. 27. P. 253–279) Таким образом, так или иначе, все возможные методы противодействия оппортунизму сводятся к управлению репутацией. Однако мы тут сталкиваемся с тремя существенными характеристиками:

• плотность социальной сети, в которой распространяется репутация, то есть количество социальных связей у игроков
• скорость распространения информации в этой сети и ее неискажаемость
• вовлеченность участников в соц.сеть, то есть, протяженность взаимоотношений во времени и количество этих взаимоотношений

Показано (Vincent Buskens, “Social Networks and the Efect of Reputation on Cooperation”, Department of Sociology Utrecht University, Heidelberg-laan 1, 3584 CS Utrecht, the Netherlands. Email: buskens@fsw.ruu.nl) , что все три фактора положительно влияют на роль репутации. И это разумеется. Если мы будем говорить о поведении человека, которого все вокруг знают, то есть у нас наблюдается большая плотность сети, к тому же в этой сети информация распространяется мгновенно и сам человек, о котором идет речь, часто сталкивается с другими членами сети, то новости о том, что он, скажем, стал бриться налысо, распространятся мгновенно.

Вместе с тем, реальные социальные сети не являются таковыми по ряду причин. Тут играет свою роль и число Данбара^[4], ограничивающее количество связей для каждого игрока. Также скорость передачи информации между людьми не мгновенна. Сами люди не являются совершенным хранилищем и передатчиком информации и могут просто либо забыть либо не упоминать либо искажать те или иные данные о других людях, да и вовлеченность людей в собственную социальную сеть далека от совершенства и в определенный промежуток времени, пока репутационная информация еще актуальна, человек не контактирует со всей своей социальной сетью.

В таких условиях репутационный механизм является отличными противоядием оппортунизму в небольших, взаимно прозрачных группах, где практически можно ожидать, что первый игрок вступит в следующую транзакцию с третьим игроком уже после того, как о результатах предыдущей транзакции первого игрока со вторым, третий игрок наверняка будет осведомлен.

Влияние скорости и качества распространения информации по социальной сети с точки зрения репутации очень хорошо продемонстрировал Джаред Даймонд (Джаред Даймонд “Ружья, микробы и сталь. Судьбы человеческих обществ”) , описывая историю пленения Атауальпы отрядом Писсаро. Писсаро на момент встречи с Атауальпой, обладал информацией о репутации (ожидаемом поведении) индейцев, а Атауальпа, в свою очередь не обладал информацией о репутации испанцев. Учитывая, что и испанцы и индейцы действовали из раза в раз по одному и тому же сценарию, по которому индейцы проигрывали, а испанцы побеждали и происходило это исключительно ввиду разной степени осведомленности сторон о репутации друг друга, можно сделать вывод об исключительной важности скорости и качества обмена информацией внутри социальной группы для ее мобилизации и противодействия конкурирующим группам:

“Почему Атауальпа угодил в ловушку? Ретроспективно нам кажется невероятным, что Атауальпа сам явился в Кахамарку, чтобы попасть в довольно нехитрую ловушку Писарро. Испанцы, пленившие его, были точно так же несказанно удивлены своей удаче. Главным исходным условием этого события было ограниченное использование письменности. Непосредственное объяснение заключается в том, что у Атауальпы было совсем немного сведений об испанцах, их военном потенциале и их намерениях. Всю эту скудную информацию он получил изустно, главным образом от своего посланца, который оставался два дня с людьми Писарро, пока тот двигался от побережья в глубь материка. Поскольку посланец застал испанский отряд в состоянии максимальной дезорганизации, Атауальпе было доложено, что испанцы — плохие воины и всех их при желании можно было бы связать силами 200 индейцев. Понятно, что после этого Атауальпе и в голову не пришло, что испанцы — грозные противники, способные напасть без повода. В Новом Свете умение писать было привилегией немногих — высшей прослойки нескольких обществ, располагавшихся на территории современной Мексики и соседних с ней областей, то есть значительно севернее Инкской империи. Хотя покорение Панамы, лежащей в каких-то 600 милях от ее северной границы, началось уже в 1510 г., инки, судя по всему, не слышали даже о существовании испанцев, пока Писарро впервые не высадился на перуанском побережье в 1527 г. Соответственно Атауальпа пребывал в полном неведении относительного того, что испанцы уже подчинили себе самые могущественные и густонаселенные общества Центральной Америки. Нас, современных людей, поражает поступок Атауальпы, приведший его прямо в руки испанцев, но не менее удивительно и его дальнейшее поведение, уже в качестве пленника. Он предложил знаменитый баснословный выкуп за себя в наивной вере, что стоит ему заплатить, как испанцы отпустят его и уйдут. Он был не в состоянии понять, что экспедиция Писарро — это не единичный рейд, а только первый удар грозной силы, настроенной на непрерывное завоевание. Атауальпа был далеко не единственным, кто допустил столь же фатальный просчет. Уже после его пленения Эрнандо Писарро, брат Франсиско, обманным путем заставил Чалкучиму, первого полководца Атауальпы, стоявшего во главе крупного войска, выдать себя испанцам. Добровольная сдача Чалкучимы стала поворотной точкой в крушении инкского сопротивления — событием, почти не уступающим по важности пленению самого Атауальпы. Ацтекский император Монтесума просчитался еще грубее, поскольку принял Кортеса за вернувшегося бога и впустил его с отрядом вооруженных спутников в ацтекскую столицу Теночтитлан. После этого Кортес сначала пленил Монтесуму, а затем завоевал Теночтитлан и всю Ацтекскую империю. Если спуститься на житейский уровень, то просчеты Атауальпы, Чалкучимы, Монтесумы и несметного множества других предводителей коренных американцев, напрасно поверивших европейцам, можно объяснить тем простым фактом, что ни один из их американских современников не был в Старом Свете и, естественно, никто из них не владел конкретной информацией об испанцах. Но, даже учитывая это обстоятельство, нам трудно удержаться от вывода, что Атауальпа наверняка действовал бы с большей осмотрительностью, если бы не ограниченность представлений его культуры о человеческом поведении. В конце концов, у прибывшего в Кахамарку Писарро тоже не было информации об инках, кроме той, что он получил из допросов поданных императора, встретившихся ему в 1527 и 1531 гг. Как бы то ни было, надо помнить, что Писарро, несмотря на собственную неграмотность, принадлежал письменной традиции. Благодаря книгам испанцы знали и о многих современных цивилизациях, далеких от Европы, и о нескольких тысячелетиях ее собственной истории. Скажем, Писарро, устраивая засаду на Атауальпу, не скрывал, что лишь подражает успешной стратегии Кортеса. Одним словом, письменность сделала испанцев наследниками колоссального корпуса знаний о человеческом поведении и истории человеческих обществ. Атауальпа, напротив, мало того, что не имел представления о самих испанцах и личного опыта столкновений с заморскими завоевателями — ему даже не пришлось слышать (или читать) о сходных опасностях, с которыми пришлось столкнуться кому-либо, где-либо, когда-либо в предшествующей истории. Именно эта пропасть, разделявшая опыт Писарро и опыт Атауальпы, позволила первому устроить свою ловушку, а второму — в нее попасться.”

Эксперименты в компьютерных сетях

Ограничения по скорости и количеству взаимодействий, которые природно существуют в реальных социальных сетях оказываются не столь жесткими, если мы посмотрим на виртуальные социальные сети. Разумеется, что виртуальные сообщества, в отсутствие общественного блага, ими создаваемого или ими администрируемого, являются не более, чем средством развлечения, однако нельзя не заметить, что сообщение, которое один пользователь компьютерной социальной сети пишет другому, может быть моментально доступно всем социальным связям, которыми обладает автор сообщения.

Практически не нужно все время повторять одну и ту же новость. Достаточно изложить мысль один раз и она становится сразу доступна всем. Те люди, которые получили новость, также способны передать новость дальше, не внося в нее никаких искажений, при помощи нажатия одной кнопки. Стоит также учесть, что число “друзей” в виртуальной социальной сети может быть много больше, чем число Данбара, благодаря тому, что сама виртуальная соц.сеть является, как бы протезом или апгрейдом к социальным возможностям человека самого по себе.

Таким образом, скорость, качество и охват взаимодействия, достижимые в виртуальных сетях, позволяют теоретически использовать репутацию, как инструмент противодействия оппортунизму, даже в больших латентных группах. Интересно, что в сети Интернет существуют сообщества, которые так или иначе создают некое общественное благо. Это может быть коллективный новостной ресурс или коллективный блог, который участникам блога интересно читать, а не только выступать писателями. Как примеры: dirty.ru, habrahabr.ru, digg.com, photosight.ru, leprosorium.ru. И такие сообщества используют репутацию, как инструмент борьбы с оппортунизмом, который проявляется, в данном случае, как попытки использования коллективного блога с целью спама, рекламы, саморекламы или назойливого самоутверждения. К идее отслеживания репутации участников блога привел все тот же оппортунизм, но оппортунизм со стороны администраторов ресурса. Они, желая уменьшить собственные издержки на модерирование содержимого ресурса, мечтают о самомодерируемых сообществах. Поэтому они ввели системы оценок как самих публикаций так и их авторов. Появился такой термин, как “карма” или цифровая репутация, которую пользователи выставляют друг другу.

Системы подсчета репутации и использования ее для самоорганизации сообщества все еще не до конца совершенны, однако ясно одно, что метод проб и ошибок, которым пользуются администраторы ресурсов, рано или поздно приведет к некоему приемлемому универсальному решению. Как пример несовершенства репутационных оценок, можно привести их двоичность. По “плюсикам” мы можем получить лишь оценку “хорошо” или “плохо”. А почему “плохо” или “хорошо”, нигде не написано.

В тоже в ремя репутация это не просто “хорошо” или “плохо”, это ожидание поведения человека или ожидания от взаимодействия с человеком. Таким образом, репутация может выглядеть, как список ожидаемых результатов взаимодействия с количественной оценкой уже внутри такого списка. Например: “знающий филателист” (+345), “интернет-тролль” (+467), “специалист по украино-российским взаимоотношениям” (+1456). В таком случае “отрицательная карма” смысла просто не имеет. Если будет очень нужно, то кто-то поставит кому-то еще одну оценку типа “не выполняет обещания” и остальные могут присоединиться к ней или нет.

Переходы к “многомерной карме” наблюдаются уже на некоторых сервисах. Существуют отдельно оценки человека, как такового, его, как автора постов и комментариев, его активности на блоге, асертивной популярности его записей и т.п.

Видимо ввиду несовершенства механизма цифровой репутации, коллективные блоги до сих пор требуют для своего нормального функционирования модераторов, которые либо выбираются самостоятельно участниками блога, либо назначаются администраторами, либо права модерирования предоставляются автоматически, по уровню кармы, либо образовываются некие отмобилизованные группы пользователей, берущих на себя “санитарные” или даже “полицейские” функции ресурса, используя доступные простым пользователям методы, которые, однако, будучи примененные скоординированной группой, представляют собой инструмент модерации.

Если же мы говорим о функционировании заранее лишенных администраторов пиринговых (одноранговых) сетей, в которых происходит обмен информацией или информационными благами[5], то в таких сетях, цифровая, отслеживаемая репутация является практически единственным инструментом, создающим атмосферу доверия внутри сети и противостоящим попыткам распространения по сети некачественного материала, компьютерных вирусов или спама. (Trust and Reputation Model in Peer-to-Peer Networks Yao Wang, Julita Vassileva University of Saskatchewan, Computer Science Department, Saskatoon, SK, S7N 5A9, Canada)

Выводы

В данной стетье мы прошли по следующей цепочке мыслей:

• Существует целый набор общественных благ, которые нерационально или невозможно приватизировать, даже с учетом развития информационных технологий, позволяющих в других случаях достичь состояния тотального учета вкладов участников и соответствующего вкладам распределения блага.
• Роль государства сводится к администрированию общественных благ и к уменьшению проявления оппортунизма со стороны граждан при помощи предоставленного государству права на принуждение[6].
• Существует, по крайне мере, еще один способ мобилизации групп к созданию общественного блага и противодействию оппортунизму — репутация участников группы.
• В больших группах репутация, как механизм защиты от оппортунистического поведения, не всегда работоспособен ввиду ограничений, накладываемых на скорость распространения репутации. О том, что игрок А не был честен в сделке с игроком Б, игрок С может не узнать к моменту принятия им решения о вступлении в сделку с игроком А
• Существующие механизмы взаимодействия в компьютерных социальных сетях не только убирают ограничения на использование репутации, но и позволяют хранить и отслеживать оцифрованную репутацию-карму для каждого пользователя, что позволяет участникам виртуальных сообществ использовать репутацию в качестве своеобразного капитала.

Таким образом, следует ожидать развития информационных технологий до такой степени, что они позволят отслеживать цифровую репутацию не только в виртуальных, не обладающих общественными благами сообществах, но и в реальных сообществах.

Предпосылкой к такому развитию информационных технологий может служить латентный спрос членов общества как на проинформированность о репутации других лиц, так и на выстраивание и дальнейшую эксплуатацию собственной репутации с целью сокращения как собственных издержек на нежелательные транзакции с другимим членами общества, так и на уменьшение издержек других членов по отношению к себе, что делает лицо с репутацией более привлекательным для сделок, желаемых этим лицом.

Механизмы отслеживания репутации индивидов и моментального информирования остальных членов общества о результатах той или иной сделки или результатах того или иного поведения участников группы, позволили бы отказаться от использования государственного аппарата с его системой принуждения, как единственного средства компенсации оппортунистического поведения.

Такие механизмы, разумеется, должны будут предполагать наличие неких систем тотального учета и наблюдения за поведением индивидов с организацией их взаимной подотчетности и взаимной прозрачности (Brin, David (December, 1996). «The Transparent Society». Wired (4.12)). Несмотря на некоторую фантастичность предположения о возможности организации “прозрачного общества”, мы пока остановимся на том тезисе, что если бы такое общество можно было бы организовать, то механизмы отслеживания репутации членов такого общества могли бы с успехом конкурировать с государственными услугами по принуждению членов общества к взаимодействию.

А если посмотреть с другой стороны, то можно сказать, что в целях самосохранения государство и, соответсвенно, конформистское, по своей сути, общество должно сопротивляться вплоть до чувства отвращения любым идеям организации взаимной прозрачности и настаивать лишь на усилении односторонней прозрачности, года государству известно все о людях, а гражданину — ничего (или, по крайней мене, не всё) о государстве.

rp 20:04, ноября 23, 2011 (UTC)

1. Оппортунизм — следование своим интересам, в том числе обманным путем, включая сюда такие явные формы обмана, как ложь, воровство, мошенничество, но едва ли ограничиваясь ими. Намного чаще оппортунизм подразумевает более тонкие формы обмана, которые могут принимать активную и пассивную форму, проявляться ex ante и ex post. (Oliver E. Williamson. Behavioral Assumptions. In: O.E.Williamson. The Economic Institutions of Capitalism. Firms, Markets, Relational Contracting. N.Y.: The Free Press, 1985, p.44–52)
2. Положительное стимулирование, все-таки имеет место, как в коммерческих организациях типа акционерного общества, делящего прибыль от совместно эксплуатируемого предприятия так и в некоммерческих типа профсоюзов, когда членство и активное участие в профсоюзе стимулируется дополнительными благами, таким как защищенность рабочего места или доступ к социальным программам: детские сады для детей членов профсоюза, страховки, санаторное лечение
3. О роли доверия в обществе и экономике, см. Фукуяма Ф. Доверие: социальные добродетели и путь к процветанию: Пер. с англ. / Ф. Фукуяма. — М.: ООО «Издательство ACT»: ЗАО НПП «Ермак», 2004. — 730, [6] с. — (Philosophy).  (ООО «Издательство ACT») ISBN 5-9577-1416-Х (ЗАО НПП «Ермак»)
4. Число Данбара — ограничение на количество постоянных социальных связей, которые человек может поддерживать. Поддержание таких связей предполагает знание отличительных черт индивида, его характера, а также социального положения, что требует значительных интеллектуальных способностей. Лежит в диапазоне от 100 до 230, чаще всего считается равным 150. Величина названа в честь английского антрополога Робина Данбара, который и предложил это число.
5. Назовем так все, что попадает под законы о копирайте или под понятие GNU, Open sourse.
6. Существует один отличительный признак государства, который не исчезает и не становится менее очевидным даже при внимательном рассмотрении. Государство обладает общепризнанным и исключительным правом принуждения по отношению к взрослому населению. Право это считается общепризнанным, но признается не всеми; его оспаривают радикальные анархисты, а также те, кто в принципе согласен с необходимостью государства, но отвергает как незаконную власть того конкретного государства, в котором они живут. Это исключительное право, т. к., по известному выражению, «люди не вольны своими руками творить закон»; если требуется прибегнуть к принуждению, то надлежит обратиться к представителям государственной власти (полицейским, судьям, законодателям). Право к принуждению взрослого населения принадлежит исключительно государству, в то время как право принуждать в определенных ситуациях своих детей обычно признается за родителями. Что понимается под принуждением? Мы уже «тайком» дали определение принуждению, вынеся его в вопрос для обсуждения в конце 11-й главы. Принуждать — это значит склонять людей к совместной деятельности, ограничивая свободу их выбора.Альтернативным способом стимулирования совместной деятельности является убеждение. Убеждать — значит склонять людей к совместной деятельности, расширяя свободу их выбора. В ряде случаев может оказаться трудным однозначно отнести определенные действия к принуждению или убеждению. Так часто случается в ситуациях, где замешан действительный или предполагаемый обман; т. е. когда мы расходимся относительно того, как люди в действительности представляли свой выбор, когда их склоняли к совместной деятельности. Или мы можем иметь различные мнения о том, какие права должны предоставляться людям. Но в общем случае это определение помогает понять, применялось или не применялось принуждение при попытках оказать влияние на поведение людей. Право ограничивать возможности выбора, ограничивать личную свободу, отнимать у людей часть их прав для того, чтобы добиться осуществления совместной деятельности, мы признаем только за государством. У принуждения — плохая репутация, т. к. большинство из нас считает (во всяком случае, нам самим так кажется), что людям, в общем, должно быть позволено делать то, что они хотят. Кроме этого, принуждение предполагает существование власти, а многие из нас автоматически неприязненно реагируют на любые притязания на власть. Но правила дорожного движения, указывающие нам, что следует ехать по правой стороне и останавливаться на красный свет, одновременно и принуждают нас, и… расширяют нашу свободу. Свобода наша расширяется потому, что принуждению подвергаются и другие люди. И все мы добираемся, куда нам нужно, быстрее и безопаснее, т. к. подчиняемся «принуждению» правил дорожного движения. Так традиционно строится защита государства и его права использовать принуждение: все мы сможем добиться большей свободы (более широкого выбора), если примиримся с ограничениями нашей свободы (и нашего выбора).” (Пол Хейне. Экономический образ мышления Глава 14. Рынки и государство)