Содержание
Очевидность преступления не останавливает преступника, и эффективным было бы снабжать людей ошейниками, которые бьют током по результатам постоянного голосования
Все верно, очевидность преступления не останавливает преступника сейчас. Идея с ошейниками — правильная, но иллюстративная. Ошейники будут, но они не будут физически осязаемыми. Большинство преступлений, которые появились при капитализме (при ситуации, когда люди стали отчуждены от результатов своего труда и друг от друга, когда они стали жить в городах и не иметь понятия о репутации друг друга), связаны со злоупотреблением отношениями, связаны с репутационными вещами.
Когда историю каждого человека можно видеть, как на ладони, когда каждого человека будет сопровождать его «карма», именно тогда это и станет тем самым ошейником. С такими людьми просто не будут иметь дело. Запятнать свою репутацию будет худшим способом «обогатить» свою биографию.
Также, практически все корыстные преступления не будут иметь смысла ввиду невозможности воспользоваться их результатом. Тут даже останавливать никого не надо. Никому в голову не придет воровать уже при уровне прозрачности, достижимом в общинах типа «деревня». Здесь же он явно выше.
Остаются лишь преступления вечные, такие как убийство в аффекте или без умысла, или для получения удовольствия. Но, снова таки, поведение таких людей уже будет под пристальным вниманием — нет, не полиции, а врачей.
Критика бесчеловечности системы. Ужас киберпанка.
Ответ очень быстр. Бесчеловечна существующая система, основанная на отчуждении людей от общества. Система, при которой на мозг надеваются СМИ, создавая иллюзию общества. Миграция населения в города и мегаполисы привела к тому, что мы не знаем ничего о своих соседях и часто даже с ними не здороваемся. Нам и смысла нет выстраивать отношения и следить за репутацией соседей — они через несколько лет съедут. Мы не стараемся присматриваться к коллегам — мы не всю жизнь с ними живем. Вокруг нас не люди с судьбами и репутацией, а «номер паспорта, кем и когда выдан». То, что предлагается, наоборот, делает общество человечнее, фактически возвращая его к состоянию, наиболее комфортному и безопасному для существования — состоянию общины, где все друг о друге все знают. Физически человек не может отслеживать много общественных связей. И ОИС в этом случае приходит ему на помощь, привнося комфорт и безопасность именно за счет «очеловечивания лиц в лифте». Это тот случай, когда человечеству, на следующем этапе его развития, понадобился очередной протез. Как когда-то понадобились книги, чтобы облегчить запоминание и накопление знаний.
Я не говорю, что полиции не будет. Силовой аппарат останется необходим, но именно с целью защиты и предупреждения, а не с целью наказания. Функция наказания может и останется, но не пригодится.
Критика неприемлемости обществом системы уже на раннем этапе ее реализации (уход от наличности).
Да. Ситуация, когда счета всех людей открыты друг перед другом, выглядит сегодня фантастично. Вместе с тем, фантастика эта проистекает не со стороны нереализуемости и не со стороны каждого индивида (каждый готов открыть свои счета, чтобы видеть счета премьер–министра или олигархов), а со стороны «общественного мнения», что нарушать прайваси – ай–ай–ай. Напомните мне, кто у нас больше всего заинтересован и имеет больше всего рычагов для формирования «общественного мнения»? Практически ситуация такова, что каждый конкретно «за», но считает, что «никто на это не пойдет». Так если это реализуемо и приемлемо каждым (или подавляющим большинством), так почему бы не начать двигаться в этом направлении?
Мысль о том, что люди не пойдут на раскрытие информации о себе (не захотят, фигурально выражаясь, жить в домах с прозрачными стенами), также несколько наивна. Люди уже пошли. Причем не взаимно, как было бы правильно, а односторонне. Они уже давно открыли свои счета, все свои денежные движения, но не друг другу, а власти. Не составляет труда отследить каждую копейку семейного бюджета любого добропорядочного домохозяйства. Только как–то нечестно выходит, что твои счета отследить могут, а ты счета властных людей или преступников — нет. Какая стена честнее? Прозрачная или с односторонним зеркалом?
Мы наблюдаем тенденцию в мире, по которой чем более развито общество, тем меньше наличности у домохозяйств. Но наличность до конца никто не убирает. Это невыгодно власти. При этом, сокращение наличности сопровождается уменьшением «низовой» коррупции, что приятно и что преподносится народу, как общественное благо.
Как мы видим, тенденции к усугублению контроля трафика ценностей — налицо. Контроль будет усугубляться. Вместе с тем, будут усугубляться как законы о поддержке «прайваси», так и общественное мнение о необходимости этого. Изъясняясь нормальным языком, это означает, что никому нельзя, а мне (правящему классу) можно лезть в чужие дела.
Признаки подобной морали везде. В тонированных стеклах, в 5–ти метровых заборах, в офшорных счетах и т.п. Вот он — реальный инструмент власти. Инструмент этот — монополизация права на информацию, и способ борьбы с властью состоит не в том, чтобы перестать платить налоги или забрать деньги из банков, а в том, чтобы разрешить другим людям знать о тебе столько же, сколько знает власть и потребовать от власти также раскрыться. Второе кажется фантастикой, но в ряде стран, на это пошли.
Существует мнение, что приход денег на счет должен контролироваться, а что происходит со счетами после того, как туда попали белые деньги — это личное дело их хозяина. Да без вопросов! Белые деньги пойдут на белые доходы других лиц. Не надо вести учет и прихода, и расхода. Достаточно только прихода. Расходы сами собой вычислятся, так как все приходы зарегистрированы. :–)
Асимметричность информации при выборе друзей
При выборе людей, с которыми мы хотим общаться, то есть при _приобретении_ друзей, мы находимся точно также в условиях ограниченной рациональности, как мы находимся в условиях выбора, скажем, морковки на базаре.
Полная рациональность возможна была при общинном укладе и в деревнях, не подверженных миграции. Там все люди все знали друг о друге и принимали рациональные решения.
Так вот, экономя транзакционные издержки на приобретение друзей, мы используем некие «эвристики» или «стереотипы», которые собственно всем и так известны, типа «Азерам не верить», «Пидоры — уроды», «женщины — суки», а «мужики все — кобели и козлы». Тут точно также, как и при приобретении товаров и услуг, действуют эвристики, облегчающие достижение не идеального, но приемлемого, при учете транзакционных исздержек, результата: «делать как все, делать вопреки всем, прибретать самое дорогое или стремиться к наименее доступному (надеясь, что оно самое качественное или самое престижное).
Также мы оцениваем, владея ограниченной информацией о человеке, насколько он нормален по отношению к известному нам шаблону «нормальности». По аналогии с морковкой не обходим весь базар, а смотрим два-три первых пучка морковки и составляем свое мнение. При этом, в нашу оценку «нормальности» не попадают скрытые в людях тараканы и скелеты, спрятанные у них в шкафу. В терминах базара — мы не знаем, сколько в морковке пестицидов, но выглядит она хорошо.
И тут мы встечаем человека, который вне нормы. Например, болеющий чем-то неприятным типа СПИДа. В терминах базара — морковка в фиолетовых пятнышках.
Мы склонны, в условиях ограниченного доступа к информации, отказать себе в покупке пятнистой морковки и будем себе отказывать до тех пор, пока мы точно не будем уверены, что это просто такой новый сорт.
ВИЧ инфицированный — та же морковка в пятнах. Мы делаем туманные выводы и строим вероятностные оценки типа «раз у него СПИД, то он, наверное, ведет неправильный образ жизни и еще чего украдет у меня». Или просто боимся заразиться, снова-таки, не владея полной информацией о ВИЧ.
Все «бугры» выше нормы мы склонны, в условиях отсутствия полной информации, воспринимать, как источник опасности. Человек, реализуя механизм обеспечения своего счастья, нацелен на контроль своего будущего. А в условиях возрастания неопределенности, человек будет, как правило, склонен выбирать «знакомое старое» и отвергать «незнакомое новое».
При этом, если не только все будут обо всех все знать, но также, скажем, больной, ммм… синдромом Пуасонна-Экзюпери будет знать, что кто-то (и конкретно кто) зачем-то рылся в его, скажем, «онлайн медицинской книжке», возникает совершенно новая мораль и совершенно новая оценка таких вещей. Нам не надо строить догадки по косвенным признакам. Мы можем узнать все. И тем более узнать, что тот самы больной — великолепный и надежный человек, а его синдром — мелочь, бывающая у людей, на которую обращать внимания не стоит. Сивен Хоккинг не нервничает же! ВИЧ инфицированному не надо будет оправдываться, то он не наркоман или, наоборот — наркоман. А интересующийся такими интимными подробностями подумает 100 раз перед тем, как портить отношения с человеком, роясь в его нижнем белье.
У людей, которые оборудуют общие входные двери на несколько квартир, их собственная входная дверь часто открыта и соседи по площадке могут всегда зайти в квартиру. Заходят ли сосдеи по площадке в квартиру хозяев в их отсутствие. Точно — нет. Отношения дороже. Зайдет-ли вор — тоже нет. Есть общая стальная дверь, есть косньерж внизу — есть системы, лишающие хозяина квартиры прайваси по отношению к соседям, но обеспечивающие его безопасность. Вместе с тем, если бы вор был тоже «избавлен» от прайваси, то и ему бы тоже заходить не захотелось бы.
Так прайваси это хорошо? Или просто способ прикрыться ворам? И не только квартирным, а тем, кто наверху. Интересно обратить внимание, например, на законодательство о защите личных данных. Оно написано именно так, что просто читается «никому нельзя, а нам (государству, власти, службам безопасности) можно». Как интересно, правда? 🙂
Все хорошо, а как же национальная идея?
Люди, рассуждающие о национальных идеях, говорят, в общем, о своих проблемах. Предлагать свои идеи, даже шутя, даже с сарказмом — это всегда реакция конкретного человека. Но все равно вырисовывается интересный тренд. Первое, что бросается в глаза, как при предложении позитивных идей, так и при описании негативных вариантов «современной существующей национальной идеи» — люди очень хотят единства. Каждый считает себя одиночкой, противостоящим всему миру. Нет рядом поддержки, нет опоры, а очень хочется. Потому боятся и ненавидят «кавказцев» в Москве, албанцев в Германии и т.п. — эти всегда группами, всегда вместе и потому они сила. А мы по одному. Поэтому сплочение, как национальная идея — это явно должен быть один из первых столбов.
Вот оно! Разобщенность — симптом существующей системы. Его нельзя «лечить» в отрыве от понимания источника проблемы. Это — классическое (еще по Марксу) использование отчуждения, как орудия эксплуатации. Людьми можно управлять и манипулировать потому, что они вообще ничего не знают ни о ком, даже о своих соседях, и потому предпочитают им не доверять. При этом, у них создается иллюзия, что они что–то знают о власти и потому идут и голосуют на выборах, думая, что что–то знают.
Те же «кавказцы» или албанцы потому и вместе, что у них еще в ходу старый уклад, основанный на репутации соседа перед соседом, семьи перед семьей. Они не разобщены потому, что а) имеют основания доверять друг другу и б) владеют инструментами поддержки взаимного доверия.
Идея реконизма именно в том, как сделать, вернее, что сделается так, что люди, наконец, все друг о друге смогут знать. Не будут разобщены. Будут вместе. Враг у нас один — тот, кто намеренно рассовывает нас по «одиночным камерам». На реконизм стоит смотреть именно под таким углом.
Можно ли считать честным и уважать человека, не совершившего преступления, лишь потому, что он знал, что за каждым его шагом следят?
Ответ очевиден, если считать, что мотив к преступлению есть. А если мотив просто не может появиться? Теперь подробнее.
Все верно. Верить людям, которые не делают плохо только потому, что за ними следят, нельзя. Но начнем с доступного примера: супружеской измены. Придет ли вам в голову обнять любовницу(-ка) в присутствии жены? Или даже так, вы, идя с супругой(-ом) под ручку, встретили на улице привлекательное лицо противоположного пола. Вы вот так все бросите и заведете с ним(нею) разговор? Что вас останавливает от «преступления»? Только ваш(-а) супруг(-а)? Так стоит ли вам после этого доверять? Или стоит говорить о том, что у вас просто даже намерения не возникло сделать нечто аморальное?
Второй пример. Когда в тюрьме нужно было снять документальный фильм, то киношники поступили так, как поступают их коллеги анималисты. Они поставили в центре барака кабинку с односторонними зеркалами и в нее каждый день заходил кинооператор и снимал. Зеки вели себя осторожно первые пару недель. В отсутствие реакции со стороны кабинки они расслабились и дали возможность снимать свою жизнь изнутри. Камера наблюдения не останавливает человека. Он к ней привыкает. Вопрос не в том, совершил ты преступление или нет. Вопрос в том, чтобы ты не смог воспользоваться результатами преступления. Вопрос в том, чтобы тебе не пришло в голову совершать преступления.
В условиях, когда за тобой следят и за всеми следят, вернее даже не следят, а могут «откатить назад» хронику, я допускаю возрастание толерантности общества к мелким проступкам. Ну стащил, ну и что? Вот оно лежит у него дома на столе. Видимо, оно ему больше чем мне надо. Если мне понадобится — пойду заберу у него назад. Скину ему сообщение с приветом или просто выставлю счет к оплате, а сам закажу точно такое же, только новое. Или, там, купил-продал ЛСД — ну ладно — с кем не бывает — вон, статистика с живыми фактами — все неидеальны.
Стоит также понимать, что «классика жанра» типа воровства из супермаркетов будет технически невозможна. Если ты что-то взял на полке — стоимость спишется с твоего счета автоматически. Можно ли думать о том, как бы поступил вор, в условиях, когда воровать нечего неоткуда и не у кого?
Преступления, связанные с насилием, как правило имеют источником конфликты, связанные с различным пониманием справедливости его участниками. Реконизм также решает этот вопрос еще до того, как возникнет мотив преступления.
Ключ к решению общественных проблем надо искать не в усилении контроля, а в отсутствии необходимости контроля. В воспитании, образовании, в достойной системе ценностей, в которой деньги не являются главнейшим благом. Контроль не будет нужен только после того, как он максимально усилится. Диалектика, типа. Оно к этому идет же. Кто будет отслеживать историю камер наблюдения, если преступлений все равно не будет? Никто — значит и контроля-то нет. Есть возможность контроля.
А как же дети и их счастливое детство?
Все мы ценим ту часть жизненного опыта, которая была получена в нашем детстве именно благодаря тому, что о наших проделках не знали родители. Это формировало нас независимыми личностями. Это давало нам собственную точку зрения. Это позволяло уйти от ответственности, но осознать тяжесть проступка и больше его не повторять и т.п. В прозрачном обществе этого сделать нельзя.
В том-то и дело, что именно дети, вырастая «под колпаком» будут тем первым поколением, которое будет находить положительные стороны этого явления и рационализировать отрицательные. Дети завтрашнего дня просто не смогут себе представить стуацию, когда нечто можно сделать втайне и безнаказанно. Они не будут знать, что потеряли. Как не знают современные дети, что они теряют, когда папа с мамой покупают им мобильник. Именно эти люди спокойно воспримут прозрачное общество и будут морально готовы ко всеобщей открытости.
Мы можем сколько угодно сопротивляться нарушениям «прайваси», но так или иначе мы не откажемся от желания следить, с благими намерениями, за нашими детьми, воспитывая в них, таким образом, шаг за шагом, от поколения к поколению, все большую толерантность к прозрачности.
Также стоит понимать, что увеличение взаимной прозрачности одновременно ведет и к усилению взаимной лояльности. Человек видит, что он не уникален в своих неблаговидных проступках. Не осуждает остальных и не сильно переживает сам. Все и так видят и понимают, что он не нарочно или что он уже все понял и «больше так не будет». Прозрачность не запретит лазить с пацанами на заброшенную стройку и не приведет к неизбежности порицания за это. Прозрачность сделает это просто более безопасным.
И вообще исчезнет остаток смысла наказания детей. Если убрать аспект выражения родителем через наказание своего отношения к явлению, Детей наказывают как бы для того, чтобы закрепить на уровне рефлексов связь между действием и последствиями. Украл бублик — получил по попе. Это делается в надежде и с расчетом на то, что если будет аналогичная ситуация не контролируемая родителями, то ребенок откажется от совершения проступка, ощущая, как собачка Павлова, возможное наказание. Как бы наивным не было предположение о примитивности нервной системы ребенка, смысл наказания, как внедрения в поведение «автоматического предупреждения» будущих проступков, исчезнет — потому, что все будущие поступки ребенка будут на виду.
Эта система убивает прайваси, а прайваси должно остаться.
Кажется, что взаимная прозрачность полностью уничтожает прайваси. Вместе с тем, именно взаимная прозрачность позволяет людям определять нарушителей прайваси и привлекать их к ответственности. Таким образом, взаимная прозрачность обеспечивает истинную прайваси, в отличие от ее иллюзии-табу, существующей в настоящее время. Хорошей иллюстрацией того, как реализуется прайваси в прозрачном обществе, может быть нудистский пляж или ресторан. Вроде как все друг другу открыты, однако глазеть на других людей и не принято и не выйдет так, чтобы твои действия остались незамеченными и де осуждаемыми. Также, примером реализации защищенности через открытость может быть практика не запирания дверей в домах маленьких мирных городков. Никто не захочет, чтобы тебя нашли в доме твоего соседа без его разрешения, хотя зайти может вроде бы каждый, и каждый и зайдет, если это будет важно для хозяина дома.
Если человек будет способен знать о том, кто и когда за ним наблюдает, то он будет способен и пресечь само наблюдение и заставить наблюдателя отвечать за свои действия. Тут вопрос не в возможности, скажем, подсматривать за сексом соседей по дому, а в возможности соседей знать, что ты это делаешь прямо сейчас или делал это в прошлом. Вопрс не в том, что каждый сможет подслушать чужой телефонный разговор или подсмотреть переписку. Вопрос в том, что каждый сможет знать, кто и когда подслушивает или подсматривает, сможет также, не спрашивая, выяснить цели этих действий и указать общественности на неэтичное поведение этого человека.
Если мы идем по темному переулку, мы хотим иметь возможность оглядываться. То есть, единственным способом защитить свое право на личную жизнь является требование права на знание. Только зная все об окружающих и о власти мы можем быть уверены в том, что наши права не нарушаются. Властная элита, вместе с тем, навязывает совсем другую концепцию прайваси, предлагая, практически (достаточно посмотреть внимательно на тексты соответствующих законов), ходить всем по темным переулкам с закрытыми глазами, рассказывает, что можно расчитывать на органы безопасности, которые проследят за безопасностью, покажут кому, как и куда пройти, и в какой момент пригнуться, чтобы избежать удара по голове, и обещает, что преступники также будут ходить с завязанными глазами.
Если посмотреть на проблему с другой стороны. Запретный плод как известно сладок, но по моему мудрец Соломон утверждал, что познание умножает скорбь… Проще говоря, когда РЕАЛЬНО будет открыт свободный доступ к информации, через короткий период «акклиматизации» желающих «подглядывать» просто так станет очень мало. За исключением маргинальных личностей. Возьмём, к примеру, медицинскую тематику. Некоторое время назад стало возможным присутствие мужчины на родах собственного ребёнка. Это великий акт природы, но далеко не каждый легко его вынесет… То есть, чтобы решиться на это нужна определённая решимость и мотивация.
Злоупотребление системой в корыстных целях должно быть исключено структурой самой системы. Аллегорически это должно выглядеть так: В баню — где все голые, одетый человек не может войти незаметно.
Вам лично эти тенденции и это описанное гипотетическое будущее нравятся.
Не то, чтобы нравятся. Никто не хотел, чтобы его близкие знали о скелетах в его шкафу. Вместе с тем, стоит понимать, что именно способность индивида реализовывать свое право на знание, может обеспечить ему комфортный уровень его прайваси, а не иллюзию таковой, которая имеет место сейчас.
Вопрос в том: Большой брат строится или нет? Ответ — да. Завтра будут люди, которые будут знать все о вас? Будут. В такой ситуации уместно сделать так, чтобы вы тоже знали все о них? Уместно. Вот и все. 🙂 Будет новая мораль и новые ценности. Будут новые стандарты мышления. Нам еще слабо думать теми категориями.
Чтобы приблизиться к пониманию этих самых новых стандартов, можно поразмышлять над мотивами людей, устанавливающих в автомобили автономные видеорегистраторы с GPS-датчиком и акселерометром. Они хотят иметь, в случае чего, доказательства своей невиновности. Они хотят иметь то, что имеют авиаторы от своих «черных ящиков» — возможность произвести, при необходимости, «разбор полетов». Сейчас таких людей немного и, что интересно, остальные не ставят себе такие регистраторы в основном по причине их высокой стоимости. Как мы понимаем, прогресс идет. Завтра регистраторы будут почти у всех. В конце концов, ПДД обяжут иметь регистратор в каждой новой машине, а затем машины без регистраторов на дорогу не выпустят вообще. Почему? Потому что регистратор станет приемлем обществом, то есть, станет обычаем, из которого пустит корни норма права, то есть — закон. Вот сейчас тахографы на коммерческом транспорте в ряде стран уже обязательны.
Казалось бы, регистратор все-таки отличается от систем тотального контроля. Отличается тем, что ты его волен выключить. Но посмотрите, заподозрил(-а) вас супруг(-а) в измене и просит показать, что записано на карточке регистратора за последние сутки. Куда вы ездили? Где была машина? Или вы — водитель служебной машины, котороый решил подзаработать таксистом и выключил регистратор на время. А вот именно в этот вечер он у вас оказался выключен. Вы что будете делать, когда вас спросят просто почему вы выключили регистратор? Строить отмазки. Увеличит ли это степень доверия к вам? Нет. То есть, кнопка выключения на регистраторе — это не контроль над регистрацией. Это — иллюзия контроля.
Посмотрите, какую «свободу» дают людям мобильные телефоны. Уже сейчас врать на вопрос «где ты?» тяжело — надо контролировать окружающие шумы. А завтра повсеместно будут распространены видеозвонки. И что? Выключать телефон? 🙂 «А почему у тебя телефон был выключен?»
Стоит ли, иными словами, ограничивать в будущем инструменты доказательства преступления таким образом, чтобы принадлежащие подозреваемому регистрирующие устройства не могли использоваться в суде? Как сейчас: подозреваемый вправе не давать показания против себя. Возможно, стоит. При этом стоит понимать, что преступник будет замечен средствами контроля жертвы или общины, и этого суду будет достаточно.
Еще одним ключом к пониманию новой морали может стать следующий пример: Чем отличается консьержка кондоминиума Клавдия Павловна от вахтера в общежитии Зинаиды Петровны? Они же выполняют одинаковые функции. Вместе с тем, к первой отношение благодушное, а вторая воспринимается, как полу-враг. Мы первой даже платим деньги за ее работу. А вторую пытаемся обмануть. Если, скажем, поставить в лифте видеорегистратор. Кто будет против в первую очередь? Разумеется, те, кто поджигают кнопки и ссут в лифтах. Получается, вопрос в усвоении членами общества своей ответственности и причастности к общему имуществу. Если ты сам себе оплачиваешь консьержку, то ты контролируешь ситуацию. Она — твоя консьержка. А в доме — твой лифт. До такого мышления очень далеко в странах третьего мира, и такое мышление разумеется в развитых странах. Чем больше будет уровень развитости общества, тем приемлемее будут консьержи. Ответственность и причастность, а не отчуждение.
Сначала было изобретено тайное голосование. Якобы для того, чтобы избранный лидер не преследовал затем своих противников. Вместе с тем, в парламентах уже сейчас голосование по важным вопросам — поименное. Почему? Потому что важно не то, сколько голосов, а то, какую ответственность конкретно каждый депутат принял на себя голосуя за тот или иной документ. Да, чтобы поименное голосование стало приемлемым, общество должно перейти от понимания лидера как тирана к лидеру как менеджеру. К тому же, депутаты неприкосновенны. Их, по идее, «система» не может наказать за неправильный голос. И для нас сейчас непримелем тотальный контроль только потому, что мы все еще боимся «майора КГБ Иванова», который передаёт нам привет из 1984 Оруэлла. При этом, стоит понимать, что в мире реконизма «системы» как таковой не будет. Не будет «майоров Ивановых» — именно это и есть главное в реконизме.
Деанонимизация общества будет происходить постепенно и добровольно. Она будет сопровождаться постепенным принятием ее в обществе и осознанием выгод общества и его членов от деанонимизации. Посмотрите на «столп анонимности» — интернет. Где сейчас самое большое движение? В социальных сетях. Там, где анонимность уже не к месту. Там, где люди делятся между собой добровольно весьма интимными вещами, вплоть до постоянного отслеживания текущего местоположения. И ничего. Всем нравится.
Реконизм v.s. тоталитаризм
Вынесено в отдельную статью .
Информация — вещь в себе
«При прочтении Ваших материалов у читателей с неустойчивой психикой складывается иллюзия, что информационный ресурс – это нечто исчерпывающее, самодостаточное, суперприоритетное… Этакая «вещь в себе», которая и есть лекарство от всех болезней общества.»
Введение в реконизм определяет взаимную (что важно) прозрачность, как составляющую часть явления викификации экономики и управления обществом. Что такое викиномика в грубом приближении? Это, как ни странно, система использования информации. Скажем, чтобы сделать деталь на трехмерном принтере нужен пластик и файл с чертежом. Причем второе — явно важнее, так как пластик — характерная банальность каждой детали. Это также, как мы сравниваем собаку и кошку. И то и другое — мясо и кости. Вместе с тем, важнее то, что их отличает, а не то, что их объединяет. Теперь вернемся к хлебу. В современном мире, уже сейчас львиную долю урожая того же хлеба обеспечивает… информация, а не сами семена и почва. Это и знания, добытые селекционерами и генетиками, и химия удобрений, и исследования и затем применение всякой дряни — а это все чисто «информационные» товары, где деньги берутся за «know how», а не за себестоимость разлива. Также важны знания, добытые метеорологами, информационное наполнение сложной хлебоуборочной техники, оснащённой всем, в том числе и навигатором, логистика, которая также есть информация, и т.п. Без всего этого урожай был бы раз в десять меньше и, таким образом, мы, только при помощи информации кормим 90% населения, а оставшиеся 10% — да, только «чистым» хлебом.
И это будет только усугубляться с развитием викиномики. Хотя уже сейчас семья фермеров спокойно работает сама на себя на десятке тысяч гектар, нанимая аутсорсеров от тех же комбайнеров до тех же элеваторов, практически реализуя вики-идею. Самое главное, что лишив сельское хозяйство всей информационной поддержки, мы получим голод, в которому умрут все, а не 90%. Так как все не смогут найти себе 90% еды.
Все вышесказанное — красивая спекуляция, целью которой было показать, что точка зрения на информацию, как на самоценность не лишена оснований. Вместе с тем, хлебушек сам по себе — не информация и знаниями формулы удобрений не прокормишь, не имея поля, в которое это удобрение нужно влить. Что же такое информация с экономической точки зрения? Это — управляющий ресурс. Такой же, каким был капитал еще недавно. Наивны те, кто считает, что деньги решают все и мы знаем полно притч и сказок из которых видно, что деньги в чистом виде никого не прокормят, а сами ассигнации достойны быть лишь топливом для костра. До капитала таким ресурсом была земля сама по себе. До земли — физическая сила, также сама по себе. Резюме: изложенная здесь версия социальной эволюции не делает информацию чем-то исчерпывающим. Она просто показывает, что сейчас мы имеем время, когда информация — очередной, в вышеприведенной цепочке, управляющий ресурс и решающий потому, кому достанется больше, а кому меньше.
Общее
Государственная и коммерческая бюрократия неспроста вкладывает столько сил и средств в разрушения ядра культуры, в изменение языка, в искажение смыслов событий, явлений, в уничтожение системы образования. Посмотрите любое интервью с гос.чиновником. Им уже просто не задают острых вопросов. А если и задают что-то хоть сколько-нибудь остренькое, то в таких обтекаемых формах, что для сути уже просто не остается места. Бюрократическая элита эксплуатирует свою монополию на манипуляции, и это и есть источник власти и главное орудие эксплуатации.
То зло, с которым надо бороться сегодня, персонифицировано. И самое первое, что мы можем сделать — это начать называть вещи своими именами. Например: директор мясокомбината, продающий колбасу с кучей непонятных элементов в составе — это не уважаемый предприниматель, а злодей, с которым рядом стыдно стоять и руку ему давать нельзя. Бывший мэр города, владеющий крупным торговым центром, это не бизнесмен, а вор, взяточник, казнокрад и уголовный преступник, от которого должна уйти жена и отвернуться все родственники. И так далее, от самых маленьких бытовых мелочей и до самого верха.
Вместе с тем, вопрос не в личностях. Вопрос же в системе: поставите вы другого мэра, что изменится? Или придет другой директор мясокомбината? Вы можете мне показать хоть одного честного мэра или хоть один честный мясокомбинат? Все знают, что они — преступники. Но никто не отдает себе отчет, что только полная постановка их «за стекло» может избавить нас от таких паразитов.
Самое главное, решите для себя, нравится ли вам идея в целом. Если нравится — уже хорошо. Не стоит искать уловки и выдумывать, как сломать систему. Стоит наоборот, продумывать сразу, почему те или иные уловки не реализуемы. Так конструктивнее, и, если вам действительно нравится — сделайте и вы свой шаг.