Победить коррупцию

«Любая, даже самая сложная, проблема обязательно имеет простое, легкое для понимания, неправильное решение.» Законы Мерфи.

Как нам обустроить рассею победить коррупцию?

Как как? Существует простое и очевидное решение – смертная казнь для коррупционеров! Как в Китае! Всё. Вопрос закрыт. Да разве?

Однако любая проблема потому и существует, что для нее нет простого и легкого для понимания решения. Если бы такое решение было, то и проблемы уже давно не было бы. Часто мы вообще под проблемой понимаем лишь симптом, борьба с которым может лишь ухудшить ситуацию, а не решить проблему, которая лежит глубже и требует большей тонкости ума для ее понимания.

Все мы слышим, что в Китае поймали очередного коррупционера, у которого в подвале нашли стопятьсот золота бриллиантов. Разумеется, его расстреляют (наверное). Однако, за этой новостью скрывается несколько неприятных фактов:

• Наличие высшей меры наказания не мешало этому человеку годами отравлять общество и расстрел не исправит то, что уже сделано. Химический комбинат уже убил вокруг все живое, а поставщики давно продали товар, который провезли контрабасом.
• Сам факт поимки коррупционера означает, что есть кого ловить. Что коррупционеры существуют и продолжают расстреливать (наверное).
• И самое важное это то, что повышение строгости наказания является ничем иным как повышением ставки в игре, но не прекращением этой игры. А значит, стимулирует рост взяточничества.
• А дважды поставленное слово “наверное” это намек на то, что в современных условиях анонимизации транзакций (биткоины, клады) и кодификации законов (не чиновник, а его двоюродная сваха) Означает то, что часто и расстреливать не кого, несмотря на стопятьсот золота в подвале. Еще можно поступать как в Японии, предоставляя должность или оплачивая издание мемуаров за нереальную цену уже после выхода чиновника в отставку. Вспоминается канцлер Шредер, который успешно под “зеленым” предлогом закрыл все АЭС в Германии, а потом, конечно, по совпадению, стал членом правления Газпрома.

 Хорошие новости могли бы выглядеть так: В Нагонии, несмотря на наличие расстрельной статьи за взяточничество, за последние 50 лет ни один чиновник не был пойман на взятках. Страдающие от стресса и недоедания чиновники вышли на забастовку, требуя молока за вредность. Но таких новостей нет. Значит, наказание не работает так как типа задумывалось. Эх, придется читать дальше? Да. Придется.

Категории.

Человек, для облегчения мышления, прибегает к категориям, мысленно проводя границы там, где их нет. Границы находятся у нас в головах и хорошо, когда расположение этой границы одинаковое у всех. Границы категорий как и границы государств зависят исключительно от личного восприятия и не существуют в реальности. Чей Крым? Бирюзовый это — зеленый или синий? А это непойми что, стул или стол? Даже в таких детерминированных, казалось бы вещах, как пол (гендер), где можно судить по наличию или отсутствию Y хромосомы, и там найдутся нюансы. Например, бывают неприятные мутации, когда человек является генетически мужчиной, но его организм не воспринимает тестостерон. И этот тестостерон вырабатывается в сумасшедших дозах, однако, физиологически вырастает женщина, с грудью, вагиной, без бороды и слабой мускулатурой. Обнаружиться это можyj лишь, например, после ряда безуспешных попыток забеременеть.

Учитывая то, что уголовное право работает именно с категориями: умышленно, не умышленно, продуманно, спонтанно, по сговору, в одиночку, в группе, с отягчающими, с облегчающими, в крупных размерах, в мелких размерах  — в общем с целым зоопарком заплаток, призванных замаскировать то, чем законы являются на самом деле – лишь словами на бумаге, у нас не выйдет даже дать безупречного определения взятки.

Да, передача денег полицейскому при исполнении служебных обязанностей это точно – взятка. Кстати, хорошо настроенный на поиски дыр в системе ум, уже и к этому утверждению выстроит ряд контрпримеров. Но:

• является ли фактом коррупции предубежденно благожелательное отношение полицейского к своим друзьям? “Это – кого надо нога” (с) к/ф “Берегись автомобиля”.
• Или вообще, могут ли являться признаком коррупции предубеждения как таковые? “Я доверяю больше протестантам, чем мусульманам” или “Я с этой фирмой работал раньше и они не подвели”. “Я этого человека знаю лично, мы вместе рыбачим и в баню ходим — он не подведет”.
• Является ли фактом коррупции исполнение чиновником своих обязанностей, предоставляя кому-то свои административные услуги полностью в рамках закона, но без очереди или с большей охотой и не беря за это никакого вознаграждения кроме благодарности и вытекающего из нее чувства долга?
• А является ли коррупцией лень чиновника, закрывающего двери офиса перед носом посетителя за 15 минут до закрытия?
• Является ли коррупцией некоторое манипулятивное давление чиновником на своих коллег, также участников тендерной комиссии, имеющее целью присудить выигрыш в тендере конкретному подрядчику? Просто пара брошенных фраз в стиле “А у Рабиновича дочь – проститутка”.
• Или еще заковыристее, является ли взяткой принятие денег за содействие в получении выигрыша в тендере с гарантией возврата в случае неуспеха и с отсутствием какого-либо фактического влияния на результаты тендера. Ну то есть, деньги взял, тендер выигрался – деньги оставил себе. Не выигрался – вернул. Но ничего не делал.
• Каждый ли подарок человеку, которых предоставляет административные услуги, должен восприниматься как попытка оказать давление на его действия, опять таки, без конкретных обязательств, но с целью взрастить чувство благодарности и долга?
• Является ли коррупцией поведение чиновника, который был поставлен/проведен на свою должность мафиози и который потом нигде никогда и ни разу не получил ни одной взятки, но все тендеры затем выигрывал подрядчик также связанный с мафиози? В этом случае и взятки не нужны. Достаточно просто любить и бояться потерять свою семью.
• Кстати, о вынужденной коррупции, великолепный пример – круговая порука. Когда ты просто обязан совершать преступления, так как все вокруг их совершают и они тебе не будут доверять, если ты будешь не испачкан и, в конце концов, подставят тебя, несмотря на то что ты весь такой честный. Встать и уйти? Можно. Но сначала надо поговорить с женой, детьми, любовницей и ипотекой. Может, у них возникнут небольшие возражения?
• А еще есть явление системной коррупции, когда должность покупается, чтобы потом, занимая ее вернуть инвестиции и еще заработать. То есть, человека бессмысленно убеждать уже не брать взятки. Это против правил игры, заявленных ранее.

 Вывод. Законодательные меры не могут привести к избавлению от коррупции в виду, как минимум, расплывчатости границ категорий. Но это не все.

«Насилие – последние прибежище некомпетентности» 

Сэлвор Хардин, “Основание”, А.Азимов..

Наказание.

Формула идеального уголовного закона выглядит как связка события, имеющего вероятность не быть обнаруженным или доказанным, и санкции. Например: свист на улице – 500 дукатов штрафа. Уже понимая некоторую неловкость категорийности (а что такое свист, а что такое улица, а это для всех или только для людей и т.п.) мы поговорим о второй части любого закона – санкциях. Прозорливый читатель уже понимает, что сейчас от идеи санкции тоже камня на камне не останется и сама концепция противодействия коррупции современными методами лишена смысле, но позвольте мне это обосновать.

У санкции есть два аспекта: игровой и социальный. Про игровой аспект я уже выше упомянул: чем выше санкции — тем выше ставки в игре. Действует это так: выигрыш от преступления должен быть всегда больше денежного эквивалента санкции умноженного на риск быть пойманным.

W>R*S, где W — выигрыш, R — риск, а S — санкции.

Штраф за безбилетный проезд тем выше чем реже можно встретить контроллера. И цена штрафа начинает равняться цене билета, когда контроль проезда избежать невозможно. Тогда контролирующий начинает называться “кондуктор”. В случае с расстрелами, санкция как бы бесконечна и, казалось бы, риск быть пойманным может быть сколь угодно маленьким. Упуская из виду то, что игра не обязательно одна и та же и сам расстрел можно использовать с целью расправы или шантажа путем фальсификации преступления, провокации на преступления, протоколирования преступления, ложного доноса и т.п, можно сказать, что формула R*S теряет математический смысл, так как превращается в R*∞=∞ и, в реальной жизни это приводит к тому, что государство не прикладывает усилий к увеличению риска (итог формулы (W →∞) сохраняется при любом риске, тогда зачем напрягаться). Получается, что воруют — все, а кого-то конкретного расстрелять будет не справедливо, ибо называется это “избирательное правосудие”. Русскоязычным людям стоит пояснить, что в других языках, как правило, правосудие и справедливость описываются одним и тем же словом. Ну, то есть, “избирательная” справедливость это некий оксюморон. Так как справедливость, по идее, сидящей в голове у людей, должна быть универсальной и не зависеть от личности. Ну да, таки расстреливают. Но не за то, что украл, а за то, что пошел против системы, за то, что решил вырваться из оков круговой поруки, за то, что не послушал босса, не поделился своим выигрышем, который очень большой, W →∞ и т.п. То есть, кроме законов мы получаем еще и “понятия”, а государство, несмотря на то, что реализует свое монопольное право на насилие, становится марионеткой в руках других сил, которые, по факту, отбирают у государства эту монополию и которые образуют свое государство в государстве. За что боролись — на то и напоролись.

При этом, санкция или наказание это культурное явление, целью которого является удовлетворение чувства справедливости. Наказание не сильно влияет на поведение преступника. Ни один убийца не читает уголовный кодекс и не сверяет, как ему лучше убить жертву. Наказание не влияет на компенсацию ущерба. Расстрел или тюрьма не вернут мертвых и не возместят уничтоженное. При этом, чувство справедливости это лишь чувство, эмоция, которая у каждого своя. Именно иллюзия того, что справедливость – объективная категория заставляло лучшие умы искать и не находить ее определение. Чтобы убедиться, насколько справедливость субъективна, попробуйте придумать справедливую систему оплаты за проезд в лифте вашего дома. Всем поровну? А люди на разные этажи ездят. Пропорционально этажам? А к кому-то гости ходят. Выдать карточки и записывать поездки? А кто-то вообще не пользуется и не хочет платить даже фиксированные расходы. И т.п.

И если наказание служит лишь удовлетворению чувства справедливости, то любой суд это не более чем театр, зрелище на угоду толпы. Источник эмоций. Общество использует наказания не как средство предотвращения преступлений, а как средство коммуникации, самовыражения. Как маленький ребенок, если его спросить, покажи руками, как сильно ты расстроен (кстати, помогает, при детских истериках), то он раздвинет руки во всю ширь. Это — естественно. Людей так воспитали, наказывая за проступки. Люди живут в обществе, оценивающем степень неприятия проступка «по-научному», в цифрах: «от 8 до 15 с конфискацией». И нам кажется это уместным и справедливым. Отмотаем историю на 500 лет назад и вспомним некоторые архаичные системы права. Например, считалось нормальным отомстить владельцу осла, если этот осел, будучи взят напрокат или даже украден, сбросил наездника или даже убил его копытом. Как вам применение такой нормы сегодня, скажем, выставить иск лизинговой компании на то, что взятый в лизинг экскаватор задел  ЛЭП и убил водителя. Смешно, нелепо? Так вот, наказывать тоже — нелепо. Ни штрафы ни тюрьма в обществе не решают главных задач: ликвидация последствий, искреннее раскаяние и недопущение в будущем. Основной смысл наказания — эмоциональная демонстрация и все! Ведь наказание:

• сосредотачивает наказанного на избегании наказания в следующий раз, а не на не совершении проступка
• озлобляет и человек начинает фантазировать планы мести. Ни о какой лояльности обществу речь идти уже не может;
• не вызывает ни доверия ни уважения ни наказываемого ни наказывающего;
• выстраивает антагонистическую враждебную среду
• Не заставляет думать об искуплении проступка. Наказываемый, наоборот, считает, что раз его наказали, то он заплатил за проступок и больше не раскаивается. То есть, заплатил и волен повторить.
• Не подавляет насилие, а потворствует ему, демонстрируя «образец» общественно приемлемого поведения
• Масштаб наказания не дает наказываемому понимания масштаба проступка и масштаба последствий.
• Традиция наказывать тюрьмой ведет к росту количества преступников рецидивистов, преступников, орудующих в группе и по сговору, преступников, поделившихся друг с другом полезным опытом и идеями, преступников, преступников, преступников, но не честных людей. Человек, который после тюрьмы стал честным это красивое, да встречающееся, но исключение. Ни один кадровик не возьмет на ответственную работу сидельца и все это понимают. То есть, даже если ты вдруг стал честным, то общество тебе не сможет предоставить способ честно в него влиться.
• Применение санкции часто дороже ущерба от проступка. Сколько стоит содержание арестанта и за что у нас сажают на пару лет? Это не говоря еще об огромных расходах на поимку, делопроизводство и суд. А представьте себе, что вся бюрократия отдана на аутсорс какому-нибудь ПайсУотерХаус. Сколько бы это стоило в час? Так оно столько и стоит, даже дороже. Так как “поставщик сервиса” – монополист. Только мы этих денег не замечаем. Заплатили налоги и спим спокойно. Как дебилы.

Можно было бы предположить, что наказание несет террористическую функцию. Мол, мы накажем одного, а другие испугаются. Быстрый контрпример – мотоциклисты. Крайне вероятная нелепая смерть на дороге не останавливает их, они даже, наоборот, думают:“это не про меня” Кстати, типичное когнитивное искажение у подростков и молодежи, которые просто имеют мало опыта проигрышей и которые эволюционно склонны недооценивать риски. “ я же не такой тупой” и так далее. А страшные картинки на пачках с сигаретами, как оказалось, стимулируют потребление табака. Но даже если и предположить, что наказание несет функцию запугивания, то именно в случае с коррупцией польза от этого сомнительна:

• Так как публичная трансляция деталей и мотивов проступка и наказания на остальное общество часто сеет в головах его членов новые нехорошие идеи, о которых бы они до того даже не додумались бы. “ А что, так можно было?”
• Признание коррупции подрывает основы легитимности власти, так как люди терпят власть, думая, что она – справедлива.
• Сокрытие фактов коррупции и тайное наказание лишает наказание устрашающей функции.

Если бы государство состояло из одних только хороших людей, все бы, пожалуй, оспаривали друг у друга возможность устраниться от управления, как теперь оспаривают власть.

Сократ

Откуда взялись чиновники?

Есть дом в историческом центре Праги. Дом строился за лесами и высоким забором. Когда он был построен и все увидели, что он выступает за «красную линию», исправлять что-то было уже поздно. Но правитель нашел документ, разрешающий строительство и просто повесил того чиновника, который подписал разрешение. Прямо на том доме. Чиновника повесили, но дом не снесли. Болтавшийся висельник должен был убедить остальных чиновников блюсти закон. Перестали они брать на лапу? Нет. Они просто стали лучше заметать следы.

Коррупция свойственна наемному чиновничеству. Руководитель, который не является наемным чиновником, не имеет интереса в коррупции. Он будет получать свой доход от честного и прозрачного ведения дел (налоги для королей или акционерная прибыль для капиталистов) и коррупция будет грабить его самого в первую очередь. Именно поэтому коррупция не была свойственна феодалам как правящему классу.

Поставлен ли наемный чиновник сеньором (королем или еще кем-либо) или избран из народа — он должен как-то оправдывать свое существование, или, в терминах современной экономики, «создавать добавочную стоимость».

Если чиновник поставлен королем или вышестоящим чиновником, то он вообще не зависит от людей, которыми он поставлен управлять, и чьи проблемы он поставлен решать — он от них отчужден. Его добавочная стоимость создается путём контроля вверенного пространства и повышения налоговых поступлений. В такой ситуации он будет делать все, чтобы получить себе дополнительный доход, и коррупция тут будет процветать, не замыкаясь, правда, на верхушку власти, так как верхушка в коррупции не заинтересована и, что также важно, обладает неограниченным репрессивным аппаратом. Таким образом, задача коррупционера — брать, но не настолько много, чтобы информация о его мздоимстве попала на самый-самый верх. На больших территориях, где от короля до мелкого чиновника существовала целая иерархическая лестница, коррупция не могла не процветать.

Добавочная стоимость выборного чиновника заключается в предоставлении общине административных или диспетчерских услуг. Чиновник эффективнее толпы руководит общим ресурсом на благо общины. Чиновник организовывает сбор мнения общины по тому или иному поводу, и чиновник же реализует указания общины. Древняя Греция и республиканский Рим — классические примеры такой организации. Но община из 10 человек — не община из 1000 человек. Собрать мнение десятка много легче, чем мнение тысячи. Если среди 10 человек можно прийти к консенсусу по поводу достойнейшего, то среди 1000 — уже нет. К тому же, в больших группах начинает проявляться оппортунизм самих членов группы, когда они не только намереваются уклониться от финансирования или соучастия в создании общественного блага, но даже от процесса принятия решения — «умные люди пусть без меня решат, а я соглашусь с ними».

Тогда возникает идея выборов администратора, облечённого властью, причем а) на определенный фиксированный срок, раньше которого его невозможно или крайне тяжело сместить и б) большинством голосов, но не консенсусом и не «подавляющим большинством». Считается, что делегат не будет действовать против интересов общества, так как сам является его членом. В условиях античной Греции, когда делегаты выбирались путем жеребьевки и также путем жеребьевки достаточно часто сменяли друг друга, люди имели основание доверять такому делегату. Но как только делегат получал себе в руки некий инструмент удержания контроля на достаточно длительный срок, его интересы и интересы его электората становились совершенно различными. И тезис о том, что делегат будет принимать справедливые законы или решения, так как не захочет навредить себе, живя по тем же самым законам или решениям, уже не работает. Выборная система власти представляет собой типичную продажу на рынке с асимметричной информацией. Истинные мотивы делегата выдвигать свою кандидатуру и действия делегата, уже занявшего свой пост, неизвестны электорату. В таких условиях преимущества получает недобросовестный делегат. Имеют место все факторы, сопровождающие сделки с «котами в мешке» ex ante и ex post:

• антиселекция, заключающаяся в том, что чем больше кандидат готов потратить ресурсов на получение должности или чем легче кажется выбор кандидата избирателем, тем меньше вероятность его добросовестного поведения. В конечном итоге плохие кандидаты должны полностью вытеснить с электорального рынка хороших;
• моральные риски, заключающиеся в том, что делегат, уже будучи избранным, будет склонен к нарушению контракта с избирателями, например, не выполнит предвыборных обещаний.

На этапе выборов снова происходит отчуждение чиновника от общины, которой он должен служить. Во-первых, он имеет полномочия, выданные ему на определенный срок и которые у него трудно отобрать по законам, написанным самой же общиной. Во-вторых, вес голоса отдельного члена общины размыт и несущественен. Конкретного человека можно обидеть и пренебречь его интересами ради «интересов общества». Например, в современном обществе, 1 депутат местного совета представляет интересы где-то 10 000 домохозяйств. Кто-то против? Это их проблемы. Остается еще 9 999 семей.

На этом этапе еще раз включается оппортунизм членов общины. Они уклоняются от голосования и не собираются идти против власти и выражать протест. Ведь, в самом деле, чиновник грабит каждого на копейку, а активные протестные действия, даже если они не будут иметь никаких репрессивных последствий, стоят намного больше. В наше время граждане вольны писать запросы в органы власти, и даже участвовать в забастовках и акциях протеста, но им просто лень. Они не видят в этом смысла.

Получается, что, теоретически, выборный чиновник может сильно обидеть половину электората и слегка вознаградить вторую половину. На следующих выборах за него проголосует 50% людей, а его жена добавит еще один голос. А сам чиновник будет жить с маржи, с разницы между денежным эквивалентом «обиды» и денежным эквивалентом «награды». Интересно, что на следующий срок он может очень сильно обидеть вторых, но совсем не обижать первых, уже ранее обиженных. Первые почувствуют «улучшение» и проголосуют за чиновника, а мнение вторых уже не существенно. На третьем круге… ну, вы поняли. Выборы рано или поздно превращаются не в процедуру назначения чиновника, а в процедуру легитимизации чиновником или бюрократической элитой узурпированной ими власти, даже если чиновник не будет использовать в целях победы на выборах «административный ресурс», то есть ресурсы самого общества, переданные ему в управление.

Также, если в руках бюрократической элиты находятся средства массовой информации и пропаганда, то можно обижать всех. Только одних чуть сильнее, а других чуть слабее, рассказывая по телевизору, что «другим еще хуже» или что «кругом враги».

Корень коррупции — в отчуждении чиновника от людей, которым он создает «добавочную стоимость», а отчуждение возникает потому, что крайне сложно организовать большую массу людей на принятие рациональных каждодневных решений по тому или иному вопросу. Это просто нереально. Мало кто компетентен в вопросе. Мало кто вообще будет участвовать или считать тот или иной вопрос для себя важным. Перманентный референдум дорог и неэффективен настолько, что общество готово платить коррупцией за то, чтобы его избежать.

 Кто виноват и что делать?

Давайте создадим еще один комитет/суд/бюро, которое будет независимым и будет расследовать коррупцию! Отлично! Пчелы против мёда.

Не работает. Как минимум по двум причинам – первая, просто невозможно обеспечить неподкупность этих людей, особенно в условиях тотальной коррупции. Это как чинить  деревянными заплатками мебель, которую продолжают грызть термиты или как поливать пожар бензином. А вторая причина изложена выше. Все эти бюро и комитеты находятся внутри дискурса R*S=W, который чисто теоретически, как показано выше, не способен быть продуктивным. Это все – “лечение” симптомов, а не болезни. Болезнь находится уровнем глубже.

Коррупция выгодна. Как давателю так и получателю взятки. Даватель получает преференции, которые с лихвой окупают инвестиции в подкуп. Проситель просто улучшает свою жизнь. Не будут давать – никто не возьмет. Будет выгодно давать – найдут способ как и дадут. При этом, берущий взятку это вполне себе пассивный участник события. Он или соблазняется возможностью разбогатеть, что естественно или не может поступить иначе или вообще, ему не деньги, а жизнь предлагают. Так что, сажать давателей взяток? Нет, хотя можно придумать вариант (см. Приложение). Это просто повысит ставки в игре и все равно найдется способ так дать, чтобы это и дачей не считалось и вызывало у принимающего чувство долга, которое – естественно и которое, в большинстве случаев, относится к категории “добро”, а не “зло”. Нет, раз уж мы наказываем за взятки, то сидеть должны оба. Если мы продолжаем верить в наказания или если мы понимаем, что общество практически невозможно разубедить в том, что наказания рациональны. Кстати, если сидеть должны оба, то тогда сама транзакция передачи взятки “пачкает” обоих участников и они уже начинают быть связанными узами круговой поруки. А наказывать только дающего? Ну тоже как-то криво. Но, если мы найдем способ подавить коррупцию, то и наказания исчезнут сами собой ввиду отсутствия преступлений.

Давать взятки не хорошо, но народ состоит из эгоистичных индивидуалистов, которые пытаются получить свою выгоду локально и за счет окружающих. Каждый из нас – безбилетник в трамвае, который едет потому, что его проезд оплатили другие. Если все солидарно перестанут платить взятки дорожной полиции, несмотря на запугивания и террор полицейских, то вороватые полицейские просто не будут хотеть дальше работать в “таких кошмарных условиях” и на работе останутся те, кто ни о чем, кроме зарплаты, не помышляет.

Но солидарность возможна только в прозрачном и репутационном обществе. В обществе, где все у всех на виду. Идеальный пример – альпинисты, пожарники, бойцы группы спецназа. Один за всех и все за одного вот это вот всё. Как только исчезает прозрачность, исчезает и солидарность. Но, как только мы имеем больше прозрачности, мы имеем еще и прозрачных чиновников, которые также у всех на виду и которым сложно получить взятку, не будучи замеченными. А еще классно, чтобы не было субъективности. Чтобы были четкие правила и отлаженная система. Чтобы был безличный процесс, а не нечто, зависящее от чьего-то настроения и лени. Кстати, нечеткость правил и нефункциональность системы, вместе с дефицитом производимых чиновником административных услуг и являются главным мотиватором “подмазать”, чтобы поехать.

Функциональность можно увеличить и на это в обществе есть запрос и он постепенно реализуется. “государство в смартфоне”, “электронные гос.услуги”, ProZorro, и прочие подобные вещи призваны как раз сократить дефицит на оказание гос.услуг и упорядочить процессы. Цифровизация государства сама по себе выбивает почву из повседневной низовой коррупции. Но как увеличить прозрачность? А никак, в сложившейся ситуации. Ведь именно непрозрачность является тем инструментом грабежа властью населения. Мало того, государство пропагандирует непрозрачность. Все эти телодвижения, якобы для защиты “прайвеси”, на самом деле устанавливать не запреты на вмешательство в личную жизнь, а монополию власти на вмешательство в личную жизнь. В каждом подобном законе написано “никому нельзя, а мне можно”. Даже простые попытки увеличить прозрачность, например, создать реестр больных диабетом, закрываются под предлогом защиты прайвеси, а на самом деле, такой реестр не нужен тем, кто пилит сумасшедшие деньги на поставках инсулина. Кому, сколько, когда? Никто не знает. И это реальный случай.

Или история с оцифровкой медицинских карт. Мол, нельзя, прайваси. Но, посудите сами, когда это самое “прайваси” лучше соблюдается, когда карты собраны в защищенную БД с протоколируемым доступом, то есть, нельзя сделать запрос больше чем по одному человеку и сам запрос будет сохранен с указанием того кто и когда запрашивал или когда карты лежат в шкафах и буквально кто угодно может, не оставляя следов, сделать копию чуть ли не всей картотеки? Не кто угодно? Ок, еще одна точка возникновения коррупции. И пусть к БД с медицинскими картами будет иметь доступ кто угодно. Просто, если владелец карты узнает, что без его ведома и без причины кто-то, кто не его лечащий врач, рылся в его документах, то он может обратиться в полицию, которй даже расследовать ничего не надо – все запротоколировано. Квитанцию о штрафе вообще робот может выслать.

Главный вывод в том, что не надо бороться с коррупцией, а надо создавать прозрачность и заменять субъективизм процессами. И тогда для коррупции места не будет. А как создавать прозрачность?

Ну, к насильственному свержению имеющихся упырей я не хочу публично призывать. Хотя, когда власть зарвалась окончательно и все знают что чиновник А — вор, а сажать его никто не собирается, а даже наоборот — в тюрьму сажают обличителей, количество возможных вариантов развития событий стремительно ограничивается.

Приложение

Если смотреть на отсутствие коррупции как на общественное благо, то есть, товар, который используется всеми без ограничения, независимо от того, кто приложил усилия к его созданию, то становится понятным, что любая попытка дать взятку это ни что иное, как проявление “эффекта безбилетника” — экономически оправданного поведения при использовании общественного блага. “Мне не выгодно рыть колодец, если он все равно кем-то будет вырыт”. Общественные блага создаются либо в солидарных группах (небольшие по численности, репутационно связанные группы) либо путем применения насилия, например, строительство дорог и мостов за счет собранных налогов. То есть, становится очевидным и естественным демотивировать и применять насилие к “безбилетникам”. Если мы говорим о коррупции, то проблема отягощается тем, что именно в поле борьбы с коррупцией государство не способно применить насилие в нужном направлении, ибо лица, представляющие власть, часто никак не заинтересованы в борьбе с коррупцией. Но, положим, что интерес есть. Тогда санкции следует применять именно к тем, кто дает взятки, именно к безбилетникам. После такой выкладки это становится как бы очевидным. Тем более, что применение санкций к тем, кто диктует законы, это не более чем мечты о розовых единорогах. Законы для власти не писаны. И если у нас есть еще какие-то остатки веры в “правовое государство”, то мы должны эту веру уместить как-то в один мозг вместе с принятием наличия секретных служб, шпионов и армии — людей с лицензией на (противозаконное) убийство. Власть играет в “правовое государство” исключительно из собственной выгоды, для сохранения собственной легитимности — веры в народа в законность власти. Выгоднее играть в игру “правовое государство”, чем оплачивать репрессивный аппарат. Тем более, что расходы на репрессии всегда еще более уменьшают легитимность. Выгоднее публично расправится раз в год с каким-то коррупционером на угоду толпы, чем закупить и содержать пару тысяч броневиков для разгона митингов.

Так вот, схема антикоррупционного законодательства может выглядеть так:

• Чиновник не наказывается за взятку и взятка целиком остается у него, при условии, что он в течение суток отчитается о получении взятки с указанием от кого именно и за что именно.
• Лицо, давшее взятку (физическое или юридическое) , а) просто лишается эти денег и б) не получает то, что хочет. Если речь идет о получении лицензий и разрешений — оно лишается этого права вообще.  Дача взятки предается огласке в обществе, к которому принадлежит это лицо. то или отраслевая ассоциация или жильцы дома или доска объявлений в больнице и, всегда, работодатель.
• Лицо, давшее взятку, может осознать содеянное и, в течение суток, отчитаться о даче взятки. В этом случае, если взяткодатель не отчитался о взятке, лицо получает компенсацию взятки в двукратном размере. А если отчитался — не лишается прав на требуемое. Процедура будет идти в нормальном порядке. Огласки тоже не будет.
• Если чиновник не отчитался в получении взятки, а взяткодатель отчитался, то чиновник оплачивает премию взяткодателя и отправляется на двухнедельные курсы повышения квалификации, если желает и дальше работать. Это не “воспитательный лагерь”. Это — реально курсы, где учат как работать служащему, как помогать людям в решении их проблем и как работать с теми, кто пытается дать взятку. Основная цель таких курсов — изменить мировоззрение учащегося. Последующие рецидивы, разумеется, требуют запрета на занятие должности.

При таких правилах игры, чиновнику выгодно моментально донести на взяткодателя, так как он тогда получает все желаемые преимущества и не нарушает закон. Чиновник также боится “засланных казачков” — провокаторов, которые будут стараться заработать на жадности чиновника. Взяткодатели по таким правилам игры, вообще теряют способность действовать с собственной выгодой. Также отсутствие строгих наказаний не повышает ставки в игре, при этом, система добивается главного — профилактики негативных последствий коррупции. Токсичные отходы не захоронят на территории детского сада, мошенники не получат банковскую лицензию, а налоговая инспекция не будет закрывать глаза на недочеты, но будет помогать их исправить.

Разумеется, такого рода законодательство не закроет все возможные варианты коррупции. (Например, когда чиновник — заранее поставленный представитель мафии) Однако оно способно закрыть возможности для очень большого числа случаев поведения, которого мы классифицируем как коррупционное.

P.S. В Париже штрафуют не попрошаек, а тех, кто дает милостыню. А в парках не гоняют птиц, а наказывают тех, кто их подкармливает.